Однако, лежа в темноте и раздумывая о том, как ему лучше подобраться к Ли Хун-Чжану, он невольно поймал себя на мысли, что прелестный образ Цзываны так и стоит у него перед глазами.

Не только ее красота затмевала всех других наложниц, но и ее манера держаться, смотреть, говорить. Ее действительно можно было сравнить с произведением искусства, с безупречной жемчужиной.

Стэнтон Вэр ясно представлял себе каждую ее черту: изгиб губ, странное сияние глаз.

Имя подходит ей в совершенстве, подумал было он, но потом решил, что, пожалуй, для жемчужины в этой девочке слишком много огня и сравнение с холодной бесстрастной дочерью моря не совсем ей подходит. Пожалуй, она больше напоминала изумруд, зеленый и непостижимый, как горное озеро, а может быть — рубин, таивший в своей глубине горячие солнечные лучи.

Молодой человек не смог удержаться от улыбки: что-то он стал сентиментальным! Да и воображение разыгралось не на шутку. Наверное, это от усталости. Ведь дорога была дальней и нелегкой.

Наконец он уснул, но и во сне перед ним стояла прекрасная наполовину русская, наполовину английская девушка, выросшая на китайской земле.

На следующее утро, к радости Стэнтона Вэра, принц после завтрака сообщил, что его призывают дела и он надеется, что гости извинят его отсутствие в течение одного-двух часов.

Едва принц удалился, мандарин пригласил Ли Хун-Чжана прогуляться по саду.

Разговаривать в доме или даже в каком-нибудь внутреннем дворике было небезопасно. Среди слуг принца майор заметил немало людей с умными и внимательными лицами. Скорее всего они были обучены не только искусству обслуживания гостей, но имели и другие ценные для их хозяина качества.

Сад благоухал цветами. Ничто на земле не может быть прекраснее, чем весна в Китае, подумал Стэнтон Вэр. Они нашли удобную скамейку под деревом, которое сгибалось под гроздьями бледно-розовых цветов. На фоне голубого неба они представляли картину, достойную кисти великого художника.

— Я давно мечтал о возможности побеседовать с вами наедине, о благородный, — начал свою речь мандарин, — с тех самых пор, как глубокоуважаемый Цзэнь-Вэнь сказал, что я могу это сделать.

— Я это сразу почувствовал, — спокойно отозвался Ли Хун-Чжан.

— Я приехал в Пекин не из любопытства и не потому, что мне наскучила спокойная жизнь дома, в горах, — продолжал мандарин, — но потому, что я глубоко взволнован и огорчен…

— …тем, что происходит в нашей стране, — продолжил Ли Хун-Чжан.

— Вы, о досточтимый, один из первых повели Китай по пути прогресса. Вы должны понять и разделить мое волнение и мою боль. Куда идет наша великая родина? Что с ней будет?

— Вы правы, я старался повести Китай по современному пути развития, но мне всегда приходилось отчаянно бороться за свои убеждения и за возможность проводить их в жизнь.

— Я знаю это, благородный господин. Но это вы организовали строительство первой в вашей провинции железной дороги и телеграфа.

— Это так, но остальная часть страны совсем в ином положении.

— «Боксеры» собираются взорвать железные дороги. Мне кажется, скоро они начнут нападать не только на христиан, но и на всех людей, кто откажется поддержать их.

Мудрец склонил в знак согласия голову.

— Я и сам видел, как «боксеры» рыскали по улицам, тихо проговорил он, — и на протяжении пути в несколько сотен миль они не только жгли дома, но и похищали, а то и на месте убивали людей. Что говорить, если они уже осмеливаются оказывать сопротивление правительственным войскам!

— Но ведь вдовствующая императрица не может этого не знать? — с тревогой в голосе спросил мандарин.

— Мне говорили, что ее величество, окруженная интригами своих придворных, отказывается слушать какие-либо доводы против бунтовщиков.

— Вы полагаете, она не послушает и вас?

— Для этого я направляюсь в Пекин, — отвечал наместник. — Но, честно говоря, я нс только расстроен, но и напуган вашим рассказом о том, что «боксеры» уже подобрались так близко к столице.

— Если они зашли так далеко на север, то, значит, к югу от города их окажется еще больше, — заметил мандарин и увидел, как резко сжались губы Ли Хун-Чжана. — Когда я был в Пекине, — продолжал он, — то понял, что иностранные посланники нисколько не озабочены положением вещей. А убийство христиан вовсе не кажется им делом первостепенной важности.

— Представительства зачастую умудряются видеть только то, что хотят видеть, — загадочно произнес наместник.

— Я тоже так считаю, но каждая из пяти западных держав имеет свой контингент войск. Собранные воедино, они могли бы встать на защиту в случае опасности.

Старый наместник сохранял бесстрастное спокойствие, но Стэнтон Вэр не сомневался, что он полностью воспринял информацию и непременно тщательно се обдумает.

— Конечно, я могу ошибаться, — продолжал он, — но после того, как западные державы так упорно боролись за положение в Китае, они вряд ли с легкостью отдадут то, что имеют.

— Это правда, — согласился наместник. — К тому же имперские войска вовсе не многочисленны.

— Возможно ли, чтобы какие-то грязные бандиты оказались полезны в случае военного столкновения?

— Военное столкновение не должно произойти, ни в коем случае! — неожиданно резко заявил наместник.

— Но наша страна скатывается к нему. «Боксеры» сводят с ума простых людей. Один из их плакатов уже появился на видном месте в столице.

— Плакат «боксеров»? И что же в нем говорилось?

Вопрос Ли Хун-Чжана прозвучал остро, слишком остро для столь сдержанного человека, невольно выдав истинную степень озабоченности и тревоги мудрого и смелого политика.

Мандарин пересказал содержание плаката, которое помнил почти дословно, столь сильное впечатление произвел на него призыв к бессмысленной жестокости и тяга к разрушению.

— Взорвать железные дороги, — едва шевеля губами, повторил наместник. Несомненно, он вспомнил, как был горд, когда в его провинции прошел первый поезд, и как много усилий пришлось приложить для этого лично ему.

Мандарин наклонился к собеседнику, чтобы иметь возможность говорить как можно тише.

— Все предсказания и знаки, о благородный, указывают на то, что только вы в состоянии спасти Китай! Лишь человек, подобный вам, за спиной которого столь великие заслуги, способен убедить вдовствующую императрицу прислушаться к голосу разума.

Наместник глубоко вздохнул:

— Увы, я больше не пользуюсь благосклонностью ее величества. Она прислушивается лишь к тем голосам, которые поощряют ее ненависть к иностранцам и веру в то, что Китай способен бороться в одиночку.

— Как она может надеяться на победу? Ведь должен найтись хоть один смельчак, готовый напомнить ей, что все предсказания говорят о том, что этот год несет несчастья стране!