Валерия Владимировича, во всем, что касается художественных вопросов и распределения ролей. – продолжал Генрих Робертович. – Тем более, если кто-то не может или не хочет репетировать, то хочу напомнить, что у нас подрастает молодое поколение актрис, мы и сами можем вырастить, в своих так сказать рядах… – главный режиссер приятно хохотнул, глядя на Алену Игоревну. – Без всяких институтов вырастим. Или нам, пожалуй, стоит открыть при театре студию. Как вы полагаете Валерий Владимирович? Нет у вас желания набрать курс?

Это предложение окончательно испортило настроение Анне Киреевой и лицо её приобрело неприятный пятнистый окрас.

Глава двенадцатая.

Попадая в непривычные условия, человеку многое, в первый момент, может показаться странным. А взгляд со стороны на политику, спорт, военное дело вообще заставляет стороннего наблюдателя усомниться в здравом уме тех, кто сделал это своей профессией. Или такой пример: приходя на новую работу или просто оказавшись в сложившемся уже коллективе, мы не сразу понимаем уже принятые тут правила и законы. И, конечно, на то чтобы разобраться и привыкнуть, уходит время, тратятся силы и приходится совершить множество ошибок и набить себе кучу синяков и шишек. Но гораздо тяжелее тому, кто в какой-то момент останавливается и понимает, что все что казалось до этого понятным и логичным, на самом деле так и осталось непонятым и абсурдным. А ведь казалось, ты уже прошел положенный отрезок пути, ты давно не новичок и тебя сложно удивить. А дело-то в том, что ты не задумывался, не вглядывался и на много не обращал внимания. Просто споткнувшись на привычном и, казалось бы, знакомом месте, в коридоре, который был много раз исхожен и истоптан, ты вдруг замечаешь, что что-то не так, что-то неправильно, привычные алгоритмы полны изъянов и может даже лишены смысла. Они нелепы и смешны, ситуация к которой ты привык – безумна и опасна, в конце концов.

– Почему они ведут себя, как придурки? – ругался Антон. – Ради чего надо выставлять себя на посмешище и так бездарно кривляться?

– Не злись. – Руслан с аппетитом разглядывал тарелку с солянкой. Они сидели в театральном буфете, в котором кроме них никого не было. – Но в чем-то я с тобой согласен: из глупого снобизма отказаться от стряпни тети Глаши только потому, что здесь, видите ли, заметили таракана. Укусил он кого, отпил компота из чьего-то стакана? Чего шум поднимать? Обидели славную Глафиру Андреевну ни за что. Она что ли из дома это насекомое принесла? Нет, конечно. Тараканы были есть и будут, особенно в старых домах культуры. Вот пусть и ходят теперь обедать в эту сраную пирожковую, с бешенными ценами и непропечённым тестом, а мы поддержим отечественного производителя. Это я и называю, быть патриотом своего театра. Именно при выборе солянки и места, где хочешь её заказать, и проявляет себя независимость ума и непредвзятость суждений. А наши коллеги – стадо баранов. И не имеет значение, бегут ли они неразумной толпой на обед или за новым режиссером.

– И чего ты предлагаешь делать? – спросил Антон.

– Предлагаю заказать ещё по солянке. Времени у нас навалом, потому что в пирожковой очередь, и обед затянется, да и тете Глаше будет приятно. А если ей будет приятно, то мяса и копчёностей в наших тарелках, несомненно, прибудет.

– Тебя не тошнит от нашего коллектива?

– Бывает, Антош и тогда я иду либо сюда, либо в Г`РАФ.

Моему дорогому читателю может показаться, что Руслан Алексеев – эдакий резонер, которого трудно вывести из равновесия лишить аппетита, но его друг знал, что – это всего лишь маска, за которой скрывается человек тонкой душевной организации и даже склонностью к скандалам и рукосуйничеству. Именно любовь к хорошей еде, красивым женщинам и прочим приятностям позволяло ему не снимать этой маски лишний раз.

– Тебя удивило поведение нашего коллектива, дорогой Антон? Но мне трудно поверить, что ты испытывал какие-то иллюзии по отношению к актерам драматического театра имени Лермонтова, как, впрочем, и ко всем другим актерам. Ты ведь и на собственный счет не обольщаешься, не так ли? Чего ты сейчас-то расшипелся, как гадюка на грибника? Наши переобулись на ходу, – это не в первый раз. Не вижу повода драматизировать.

– Нет, ну не настолько же! – продолжал буйствовать Антон. – Я понимаю прогнуться перед начальством, перед Генрихом и Вероникой, перед Яковлевичем, в конце концов. Но перед этим-то чего? " Пойдемте мы покажем вам чудесный ресторанчик!" " Давайте познакомимся поближе" – передразнил коллег Антон. – Анечка, я думал, прямо в репетиционном зале разденется.

– Анечка, – наставительно поправил Руслан. – Не дешёвая проститутка, а женщина с принципами и просто так спать ни с кем не станет. Ей для этого нужны более весомые основания. Есть ли у него такие?

И глаза актера Алексеева заволокло некой задумчивой дымкой, так увлечен он был солянкой тети Глаши.

– А вообще-то ты прав. – сказал он через паузу. – В театре не хватает настоящих, подлинных страстей.

И я, верный мой читатель, не могу не согласиться с этим: "В театре не хватает страстей". Это печалит меня ещё и потому, что, выходя на сцену, актерам нечего предложить зрителям. Вот посмотрите на этого народного артиста., того что готовится за кулисами к своему выходу На нем пыльный фрак, трость с набалдашником от сливного механизма (реквизитор не нашел ничего более подходящего, чем пластиковый черный шарик от старого унитаза), ботинки без шнурков, на подошвах у которых написаны фамилии тех, кто когда – либо в этих ботинках играл. Он надувает щеки и пытается быть похожим на купца миллионщика. Да – да! Тот самый Иван Алексеевич, что с утра пытался занять пару тысяч до получки, вечером играет Мокий Парменыча, пожилого человека с громадным состоянием. "Как же это так?": – спросите вы, – "Ведь Иван Алексеевич больше ста долларов в руках никогда не держал!" И я вам отвечу. Отвечу, не глядя вам в глаза, чтобы вы не заметили моего смущения – Это и есть волшебная сила искусства! Ну, не можем мы дать возможности бедному Ивану Алексеевичу, хоть денёк пожить в богатстве и роскоши, не подарим ему большого дома взамен его малогабаритной квартиры, не выдаст ему наша бухгалтерия солидных сумм, чтобы он мог просто подержать в руках и услышать приятный хруст купюр. Но ведь у него есть фантазия! Он просто должен вспомнить, каким Крезом, каким Ротшильдом он чувствует себя в день получки. Как меняются его взгляд и походка, когда он подписывает контракт на пять съёмочных дней. Это смешные суммы, согласен! Но для него это