за столом так, чтобы контролировать вход: спиной к стене, лицом к двери. А на теплоходе я видела, как ты курил в кулачок – так, как курят только сидевшие. Да и твой псевдоним – Леша Архангельский. От него тюремным блатняком за версту несет. А главное, даже не разобравшись, что стряслось на острове, ты в панике звонишь адвокату и отказываешься отвечать на вопросы, хотя я почти уверена, не имеешь к происшествию отношения. Это все косвенные улики, но мне почему-то кажется, что тебе этого хватит. Ты боишься. Боишься, что о твоем сроке узнают, что это как-то всплывет в разговоре или случайное слово, не проконтролированное адвокатом, тебя погубит.

Я вытянула ноги и устроилась на жестком стуле поудобнее, стараясь не замечать изумленного взгляда Гарика. Он косился на меня со стороны, и я почти готова была пнуть его под столом за демонстративно приоткрытый рот. Останавливало меня только то, что, возможно, он действительно приоткрыл его от удивления. Гарик никогда не видел меня за работой.

– Думаю, ты по какой-то причине стыдишься своего темного прошлого. Давай вместе поразмышляем почему. Да, тюремный опыт – это неприятно, но не смертельно. Куча знаменитостей имеет срок. Кто-то даже считает это крутым. Но ты не хочешь, чтобы кто-то знал. Значит, это опасно. Может быть, для твоей репутации. А может, ты замешан в чем-то серьезном, и это что-то не ограничилось отбыванием срока. Может, ты скрываешься от правосудия, а, Леша?

Ведущий презрительно фыркнул, но промолчал, ожидая, что я продолжу. Задорный образ поплыл. Его насупленные брови говорили о том, что он на пределе своего терпения. А подрагивающие кончики пальцев – о том, что он боится.

– Итак. Я не собираюсь задавать вопросы о тебе и твоем героическом прошлом. Но если ты не станешь вежливым и не ответишь на пару моих невинных вопросов, я скажу полицейским, которые прибудут сюда, чтобы в первую очередь обратили внимание на твою скромную персону. А вот этот дружочек, – я указала на Гарика, – журналист и редактор крупного новостного издания. Сказать, сколько минут ему потребуется, чтобы разнести по всей стране новость об известном свадебном ведущем, замешанном в деле об убийстве? Разумеется, под твоим настоящим именем, Миша. Ну как тебе расклад?

Архангельский пожевал толстыми губами. Потом опять хмуро взглянул на меня исподлобья.

– Ладно. Что вы хотите знать?

– Я уже сказала – хочу знать о твоих передвижениях и о том, что ты видел последние два часа.

– Я поднялся в номер, переоделся и спустился сюда, в банкетный зал. И больше отсюда не выходил. Официанты могут подтвердить. И еще администратор – она приносила мне обед.

– Обед?

– Я не ем во время работы. Предпочитаю подкрепиться до торжества. Восполнить запасы энергии, так сказать.

Я не смогла сдержать смешок:

– Как же ты боишься своего прошлого, если не смог даже такую невинную информацию выдать, не позвонив адвокату. Серьезно, что ты такого сделал?

– Ничего, – буркнул Архангельский и горько посмеялся: – Вот влип! Не хотел же ехать – как знал!

– А почему не хотели?

– Да разве ж это свадьба? – Он обвел глазами зал. – Обычная провинциальная дыра. Людей почти нет. Место убогое, заказчики убогие, гости убогие. Как я должен вести этот выездной пикник? В Москве я вел праздники на две тысячи человек. Люди арендовали целые поселки. Звезд из-за границы выписывали. Платья невестам «дольче-габаны» и «луи-вьютоны» своими руками шили. А тут – три балалаечника и фотограф с подержанным «Кэноном»? Вы думаете, я не вижу, что жених все деньги в мое присутствие вложил? Это же идиотизм. Нищеброды тарасовские…

– Зачем согласился?

– Мне сказали, солидный человек женится. Это потом я понял, что он солидный по тарасовским меркам. Выкатил ему обычный ценник – думал, не согласится. А этот болван согласился. Вы только подумайте – Архангельский ведет свадьбу пиарщика и учительницы! Не дай бог в столице узнают.

– Ну и отказался бы под благовидным предлогом – заболел, уехал, планы появились.

Архангельский нахмурился:

– Мне бабки нужны были быстро, вот и пришлось поехать. Да и не показываюсь я пока в столице. Здесь живу, пока… ну, в общем… пока есть необходимость… – Он гаденько усмехнулся. – Я понимал, что тут масштаб другой и аппетиты надо поумерить. Но не ожидал, что опущусь до уровня сельских случек.

– Ясно. – Мне стало невыносимо присутствие этого напыщенного урода, и я уже хотела отослать его ко всем чертям, но тут, спохватившись, Архангельский сказал:

– Если вам интересно, было кое-что, на что я обратил внимание на теплоходе, пока мы сюда плыли.

– Слушаю внимательно, – сказала я.

Гарик тоже придвинулся ближе к столу, чтобы не пропустить ни слова.

– Не знаю, важно это или нет, но жених с невестой ссорились на «Москве». Я спускался с палубы внутрь, в салон, и увидел их у лестницы. У меня туфли на мягкой подошве – хожу практически бесшумно. Они и не заметили, как я подошел, пока мимо них не протиснулся.

– И что ты слышал?

– Немного. Но он совершенно точно назвал ее сукой и сказал, что ей – цитирую – «теперь всю жизнь придется терпеть, потому что он ее хозяин».

– Она что-то ответила?

– Не успела. Оба увидели меня и замолчали. Я сделал вид, что ничего не слышал. Вот и все. Могу я рассчитывать, что вы не скажете полиции ни слова обо мне?

Я нахмурилась. Давать такие обещания не стоило. Ни к чему хорошему они обычно не приводят.

– Давай так, Леша. Если выяснится, что ты не имеешь к преступлению никакого отношения, можешь рассчитывать, что я не выдам твой маленький секрет. Но если это ты их замочил – извини.

– Их? Кого – их? Это что получается – жениха с невестой замочили? – удивился Леша Архангельский, и я внутренне выругалась. Стоит следить за языком. – Как бы то ни было, это не я, – спокойно заявил ведущий и поднялся с места, – но в своем номере я буду один. Никого с собой не возьму. И предупреждаю, – он повернулся к Гарику и едко прищурился, – если обо мне хоть слово будет в прессе…

– Спасибо за информацию, – прервала его я, –