рубежа, ремонтировали и настраивали, а также изготавливали и ремонтировали струнные инструменты.

В 1933 году К.С. Богино подвергся репрессиям и пять лет провел в лагере. После освобождения и войны он переехал в Гомель, где и скончался, а его дети Георгий и Людмила перебрались в Москву. Георгий Богино поступил в Московскую консерваторию, где стал однокурсником Святослава Рихтера.

У него уже был опыт настройки фортепиано, но Богино его еще совершенствовал и постепенно превратился в «короля настройщиков». Не было в СССР концертирующего пианиста, кто бы не знал Георгия Константиновича и не восхищался бы его неподражаемым мастерством.

«Настройщик он был просто гениальный, и такие великие пианисты, как Гилельс и Рихтер всегда гастролировали только в сопровождении Богино: пока он не осмотрит рояль и не сделает все необходимое, концерт не мог начаться», — вспоминала Нелли Осипова.

Георгий Богино славился еще и как мастер, умевший из отдельных сохранившихся деталей собрать инструмент. О его изобретательности, находчивости, практичности и чудесах мастерства в музыкальном мире ходили легенды.

«Георгий Константинович придумал такое приспособление (оно крепилось куда-то под рояль на педали), которое графически записывало педализацию великих пианистов, а затем проводил своего рода исследования: глубину педализации, ее частоту и соотношение использования правой и левой педали. Он понимал, сколь это важно…» — рассказывал выдающийся пианист Николай Петров.

Пианист, профессор Гнесинской академии Григорий Гордон так вспоминает о подготовке рояля к концерту Эмиля Гилельса в Брянске:

«Огромный зал Дворца культуры был уже переполнен. Мы все прошли за кулисы, и Гилельса отвели в артистическую. Сквозь закрытый занавес шумел и аплодировал нетерпеливый зал; сцена же была пуста — рояль стоял сбоку, в «кармане», и под ним, как шофер под машиной, лежал настройщик Г. Богино, который, оказывается, приехал вместе с Гилельсом и с самого утра отправился во Дворец — целый день, без отдыха, он приводил рояль в порядок, прекрасно зная, конечно, каким его хочет видеть Гилельс.

Концерт нужно было начинать, и Богино торопился и нервничал. Незаметно подошел Гилельс, во фраке уже, спокойно и тихо спросил:

— Как дела?

Он показался мне усталым, осунувшимся, каким-то помятым; я даже испугался.

— Все, — наконец сказал с облегчением Богино, и несколько человек покатили рояль на сцену. Пора было идти в зал; уходя, я оглянулся — Гилельс помахал мне рукой — и не поверил своим глазам: передо мной был совершенно другой человек, мгновенно преобразившийся — подтянутый, бодрый, элегантный. На сцену вышел молодой Гилельс, весь как бы светившийся радостью от встречи с публикой, которая восторженно приветствовала его. Затаив дыхание, слушал зал «трудную» программу — мало кто умел держать слушателей в своих руках так, как он. Успех был невообразимый.

И для Глена Гульда Г. К. Богино настраивал рояль особым образом. Актер Рышард Навроцкий вспоминает:

«В Москве должен был состояться концерт замечательного пианиста Глена Гульда. В предконцертный день Г. Гульд и выдающийся фортепианный мастер Георгий Константинович Богино провели у рояля, на котором предстояло играть, целых шесть часов! Рояль изначально был прилично настроен, но Глену Гульду хотелось достичь интонировки, отвечающей звучанию его души. Они интонировали — все лучше и лучше, пока не достигли максимального приближения к идеальному звучанию. На следующий день, едва маэстро тронул клавиши, зал замер от восторга.

Ему вторит Алексей Алхимов:

Глен Гульд любил играть на рояле со специально разрегулированной механикой, отчего звук приобретал особые призвуки. После эту тенденцию переняли другие музыканты и даже появились сочинения для «препарированного рояля» (между струнами вставлялись ластики, карандаши и т. п.) А характерное нарушение регулировки так и зовут «Эффект Глена Гульда.

У Богино были свои фирменные методы. Например он, пользуясь своим уникальным слухом и сверхчувствительными руками, слегка подгибал вирбели (колки, на которые натянуты рояльные струны), добиваясь суперточной настройки.

Интересным воспоминанием о Богино делится знаменитая пианистка Вера Горностаева.

Однажды он решил мне доказать, насколько относительны все наши представления о темпе.

Говорил:

— Нам кажется, что пианист играет быстро, но метроном показывает средний темп. Хотите, я вам покажу фокус?

Он почти насильно (как всегда, времени было в обрез) вовлек меня с учениками в эксперимент. Поставили подряд две пластинки. На одной Первый концерт Чайковского играл Клиберн, на другой тот же концерт — но уже в исполнении Гилельса. Никто не сомневался, когда слушали, что Гилельс играет быстрее Клиберна. Метроном показывал обратное! Это было так непостижимо, что не поверили. Поставили еще раз. То же самое. Богино торжествовал.

Георгий Богино был первым из советских настройщиков, посетивших лучшую в мире фабрику «Steinway & Sons». Он вернулся с большим багажом знаний по изготовлению роялей и пианино.

Вспоминают, что Георгий Константинович был очень доброжелательным человеком, готовым делиться своими знаниями, и призывал других не копить секреты для себя. Разговаривать с ним было легко. Каждая идея собеседника сразу комментировалась на лету.

Богино основал акустическую лабораторию при Московской консерватории. Он издал сборник игр-задач для начинающих музыкантов и несколько других книг.

На все его хватало. И когда в начале 70-х Георгия Константиновича поразил инсульт, он реагировал на это совершенно в своем духе: «Если бы я был на ногах, любая идея на фабрике «Заря» и в институте была бы реализована в жизнь». В 1979 году Георгия Богино не стало.

Своего сына Г.К. Богино назвал в честь деда. Сегодня внук минского мастера Константин Георгиевич Богино — известный пианист, директор Accademia Internazionale Musicale di Roma.

* * *

9 апреля 1860 года произошло интереснейшее и важное для меломанов событие. Французский изобретатель Эдуар Леон Скотт де Мартенвилль (1817–1879) осуществил первую звукозапись на обработанной специальным образом бумаге. Воодушевленный изобретением фотоаппарата, принцип которого имитировал человеческий глаз, Мартенвиль изучил строение человеческого уха и воссоздал его в своём устройстве. Устройство состояло из акустического конуса и вибрирующей мембраны, соединённой с иглой. Игла соприкасалась с поверхностью вращаемого вручную стеклянного цилиндра, покрытого закопчённой бумагой. Звуковые колебания, проходя через конус, заставляли мембрану вибрировать, передавая колебания игле, которая прочерчивала на копоти отметки. Устройство позволяло визуализировать звуковые колебания, однако не предлагало способа их воспроизведения. Французское правительство выдало Леону Скотту патент № 17 897/31 470 на изобретённое им устройство под названием «фоноавтограф» (фр. phonoautographe).

Сделанные Мартенвиллем записи — французская песенка о Пьеро в свете луны, гамма в исполнении корнета — сохранились в парижском архиве.

Предпринимались попытки воспроизвести эти записи — вот одна из них.

Впрочем, это всего лишь одна из произвольных озвучек, исходящих из предположения что голос должен быть женским. Современные исследователи считают