листовок на автомобильном заводе Форда, он дружески похлопал меня по плечу, сказал:

— Выходит, мы с тобой одного поля ягода. Ты, Сема, духом не падай. Про Ленина слыхал? Будет порядок! Вот! Пока же овладевай нашим моряцким делом. Вижу, из тебя толк будет. Ты настырный, злой на работу парень. А море таких любит.

В небе над самым «Ваном» зажглась первая звезда. Быстро спускались сиреневые сумерки. За кормой уже не так резко различался пенистый след. Серо-жемчужной становилась морская равнина. В смуглой мути терялся горизонт. На носу судна вспыхнул электрический фонарь...

Галаган терпеливо учил меня, как он выражался, моряцкому делу. Объяснял названия различных деталей и приборов на корабле, их назначение.

О ветрах и штормах на море Галаган целую лекцию прочел. Принес он однажды из своего кубрика потрепанную книгу с промасленными, захватанными и кое-где оборванными страницами. Это была старинная лоция. Он раскрыл ее на какой-то странице с закладкой и громко прочитал мне так, будто его слушала вся команда: «Ветры от норд-веста и веста всегда сопровождаются мрачной погодой и дождем».

— Понял? Что такое вест, знаешь?

— Нет, — признался я.

— Сейчас растолкую.

Он перечислял названия ветров, объяснял, в каких морях какие чаще всего дуют, каких следует больше всего опасаться. Затем рассказал, сколько пришлось ему пережить на своем веку всяких штормов, в каких переплетах стихии довелось побывать.

Из его слов можно было заключить, что морские смерчи, ураганы, штормы — самые лучшие учебники каждому начинающему моряку и что море не любит трусов, тех, «у кого тонка кишка», кто на корабль попал случайно, а не «по душевному зову»...

— А ведь я тоже попал на «Ван» случайно. Не по своему желанию. Выходит, и меня море не примет, захочет избавиться? — робко спросил я у Галагана.

Он махнул рукой, серьезно сказал:

— Ты — другое дело. У тебя душа наша, морская... Знаешь, как говорят на Украине? «Сразу видно пана по халяве». Из тебя будет хороший матрос. Ручаюсь...

На этом же судне я встретил еще одного интересного человека — Яна Элена, венгра. У него было смуглое лицо и агатовые глаза. Во время первой мировой войны попал в плен к русским. После победы Октябрьской революции в России вернулся на родину. Стал коммунистом. Участвовал в борьбе за установление в Венгрии Советской власти, в строительстве новой жизни.

Ян Элен был хорошо подготовлен теоретически, знаком с трудами Маркса, Энгельса, Ленина.

Для меня он стал настоящим учителем в политических вопросах.

Он мне рассказал, что такое класс пролетариат и в чем его сила. Объяснил, почему буржуазия боится его объединения, организованности. Что нужно для победы над буржуазным строем. Почему только коммунисты могут быть авангардом рабочего класса и какова их программа. Он процитировал по памяти из Манифеста Коммунистической партии строки, которые поразили меня своей силой, убежденностью, уверенностью. «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Услышав эти огненные, призывные, как клич, слова, я вновь вспомнил автомобильный завод Форда, литейный цех, рабочих, листовки, которые я распространял и которые звали их к забастовке, звали требовать от администрации повышения заработков.

Ян Элен разъяснял многие непонятные мне вопросы, социальные явления жизни. Очень интересно он говорил, например, о свободе человека. Об этом же я, будучи уже в Испании, слышал и от его земляка — командира нашей интернациональной бригады генерала Лукача. Вот что говорил мне Элен.

— Невозможно творить, создавать значительное, не будучи свободным человеком. Пойми, если раб даже и создавал что-либо в условиях рабовладельческого строя, то он в эти минуты забывал действительность, чувствовал себя свободным человеком. А если люди будут без цепей, полностью свободны, то есть и в своем сознании и в бытье? Если общество будет само всячески поощрять их творчество, скажем, как сейчас в Советской России, то ты представляешь, как далеко мы уйдем по пути прогресса науки и техники, какая настанет жизнь?

Вот за эту свободу стоит побороться. Не жалко за нее и кровь пролить. И мы, коммунисты, боремся, где только можно... За нее боролась восставшая команда броненосца «Потемкин», поднявшая алый флаг революции. За нее боролся наш матрос и твой земляк Федор Галаган...

Элен словно прикладывал к моим глазам какой-то бинокль, который делал меня зрячим, давал возможность лучше и дальше видеть предметы, явления жизни, постигать их смысл...

Узнав мою биографию, причины бегства за океан, выслушав историю моих мытарств в Канаде, а затем постигшую неудачу в Детройте — арест, приговор суда, заключение в тюрьму с последующей высылкой за пределы Соединенных Штатов Америки, он сочувственно покачивал головой. Изредка он посматривал на меня, не перебивая, молчал, будто что-то раздумывая. Я тоже молчал. Но мне очень хотелось задать ему несколько вопросов. Например, мне хотелось узнать, что нужно для вступления в партию коммунистов и кого туда принимают. Неясно было и другое: только ли в России имеется эта партия, где власть теперь в руках рабочих и крестьян, или она также есть и в других странах, скажем, в Бельгии, где прописано наше судно. Но больше всего волновал такой вопрос: приняли бы меня в партию, если бы я, допустим, обратился к ней с просьбой...

Однако я не осмеливался задать их, хотя они вертелись на языке, считая эти вопросы наивными и сейчас неуместными...

Бам-бам, бам-бам, бам-бам... Наше молчание нарушил звон склянок. Они напомнили, что мне скоро заступать на вахту.

«Ван» медленно двигался, держа курс на Египет. Никак нельзя было назвать наше старое судно экспрессом. Оно еле плелось. Галаган однажды в сердцах сказал, что эту «стоптанную галошу» давно уже пора бы сдать на лом, но хозяин не спешит. «Ему нужно выжать из нее еще несколько лишних тысяч франков. Все они, эти судовладельцы, одинаковы. Жадные, как акулы. Что им? Пойдет на дно посудина с командой — страховку получат»...

Когда на море спустилась черная южная ночь, вдали показалась неровная цепочка огней. Мы подходили к Александрии, где предстояло выгрузить из трюмов чилийскую селитру.

Тот же, все знающий Пильстрем успел уже сообщить мне кое-что о Египте — этой древнейшей стране. Мои более чем скромные познания по географии и истории, полученные когда-то в клишковецкой школе, благодаря таким людям, как Пильстрем, венгр Ян Элен, Федор Галаган и другие, значительно пополнялись. В душе я