Да как ты… да что ты…

Как он это делает?

— Почитал там кое-что.

Соображаю настолько плохо, что не улавливаю «кат» — его отрыв от моей плоти, смену на вторжение его члена в нее самую.

У меня отключились мозги, хоть женщины и способны думать во время секса. Однако в них, мозгах все же успевает сформироваться вопрос:

«Интересно, что такое он почитал? «Доставьте своей женщине такое удовольствие, какого она еще не пробовала»?..

— Да-а! Да-а-а!!! О боже, Ри-ик… о, ДА!!!

Была бы мнительной, могла бы заподозрить, что на самом деле он не хотел чрезмерно долго трахаться со мной. Поэтому и подготовил мой первый оргазм на первой же минуте после его вторжения, за ним накатом еще парочку. Затем — сам.

Но я не мнительная и не придирчивая. К тому же моя мозговая деятельность на время в отключке, конечности не поддаются управлению, вот я и лежу себе спокойно. Наверно, этого он хотел — чтобы молчала и ничем не дергала.

***

На улице февральский дубак, время послеобеденное.

Я, кажется, заснула — не помню, когда Рик встал с кровати. Приоткрываю один глаз: он накинул на себя что-то. Похоже на минимум ткани, необходимый, чтобы не замерзнуть. Таким он предстает передо мной.

Вновь закрываю глаза и осведомляюсь сонно.

— Общения со мной ищешь?

— Не-а. Проверяю, проснулась или нет.

— Зачем?..

— Накормить тебя.

Мгновенно распахиваю оба глаза, таращусь на него — и правда: тот минимум, который он на себя напялил — это фартук. В руке на манер мачете держит кухонный нож — глядишь, вот-вот набросится с ним на какую-нибудь жертву. Стараюсь не смеяться, а, наоборот, смотреть как можно более польщенно и обрадованно.

— Что готовишь? — спрашиваю.

Надеюсь, не обед из пяти блюд.

— Фритату.

Слава Богу. Хоть и удивительно, что у меня, оказывается, были овощи.

— Помочь?

— Не надо.

Ответ звучит категорично и почти угрожающе, скорее, как «не смей» или «только попробуй». Понимаю, что ему сейчас не до смеха. Улавливаю также, что, если еще раз посмею предложить свою помощь, вместо того, чтобы накормить, он меня съест.

Возможно, больше от любопытства меня уже самым нешуточным образом мучает голод, но я терплю. Держу себя в руках даже, когда из кухни доносится приглушенный вопль, а затем шум падающего на пол предмета, сопровождаемый матерным возгласом. Подавляю мгновенное желание спросить, что это там упало и живой ли он.

— А… как его… туда чеснок идет? — спрашивает вместо этого он.

— Туда идет рубленная зелень. Сверху покрошить можно. Только возьми для этого другой нож.

— Ага-м.

— Ее сначала надо…

— Р-разбер-русь.

Он долго возится и мучается и, наконец, приносит мне на подносе некий разноцветный блинчик неправильной формы, выглядывающий из-под букетика зеленухи, искромсанного этаким крупняком — я не ошиблась, зелень у меня тоже была. К моему удивлению, фритата сопровождается бокалом вина и оказывается довольно вкусной.

Не знаю, отчего так вкусно: от голода, растроганности его стараниями или умиления им самим: он с голой задницей и в одном фартуке сидит рядом со мной на постели и напряженно, с доброй порцией недоверчивой тревоги в серых глазах следит за процессом моей дегустации.

— Очень, очень вкусно, — заверяю его с полным ртом.

Стараюсь не хвалить чересчур преувеличенно, потому что более мнительный из нас обоих, безусловно, он. Чего доброго, не поверит, решит: прикалываюсь.

— В честь чего?

— Праздник же.

Э-э, да?.. Поднапрягаю память и почти усилием воли позволяю вспыхнуть на мнимом дисплее мнимого девайса — календарей в бумажной форме я не держу — числу «14». Признаться, не ожидала, да и не вспомнила бы.

— М-м-м, — киваю только.

Для женщины не косячно забыть про День Валентина. Да и вспомнил же он.

День Влюбленных. Так мы — влюбленные? Ведь среди влюбленных нормально это — знаки внимания. Сюрпризы. Завтрак в постель.

В общем, меня накрывают непрошенные эмоции. Я будто не источаю, но поглощаю их вместе с его закуской — сам приготовил, как будто бы хотел ввести их в меня через еду.

«Прими, подпусти» — вещают рецепторам в моем языке искрошенные, издавленные помидоры. «Дай просочиться и прочувствуй. Это не больно».

И я, вместо того, чтобы прожевать эмоции да проглотить, пробую их на вкус. Смакую их на кончике языка, пропитываюсь ими.

Не больно. Да, в самом деле. Просто ново. Нет, не как «забытое старое», а правда — ново.

Или новая я? Я обновилась, будто шкуру сдернула когда-то с Михой. И много времени прошло, пока обросла новой. А он, Рик, как будто знал и чувствовал все это — теперь, вот, холит мою новую шкуру, ухаживает за ней.

— Спасибо.

Доедаю и нежно и с искренней благодарностью целую его в губы.

***

«Шавля» оказывается словом заразным.

Не уверена, что использовала его по назначению, когда говорила с папой про «городок», но Рик его услышал, и оно ему понравилось.

Когда рассказываю ему про очередной косяк с Бланкенбургом, он вносит свои соображения и под конец неожиданно тоже называет проект «шавлей». Когда смеюсь, требует пояснить, чего смешного. Когда поясняю, ухмыляется. Следующие несколько дней у него все «шавля».

«Ё…эм-м… твою мат-ть… вот ша-а-авля-а…»

Этими словами меня по возвращении домой встречает темная в общем-то квартира, освещенная точечно, то есть, настольной лампой на торшере в гостиной.

С порога угадываю, что к нам пришел мой щегол-брат, и Рик строит с ним какой-то крупномасштабный конструкторно-пластиковый пафос, который им предстоит нашпиговать умильными электрическими детальками. Забавно при этом слышать, как Рик, успешно разыгрывая старшего, подавляет маты.

Из двух голов ни светлая, ни каштановая (Эрни — шатен, в Пину) не поднимаются на меня, а только с пола мычат мне что-то, похожее на «привет» или скорее «спасибо», когда вдобавок к настольной лампе включаю еще и верхний свет. Не люблю недо-освещение.

Братец, как видно, и