Лида недавно ведь их потеряла у Печенькина… Что-то мне нехорошо.

Я сел на пол, задумался. А тут медсестра как раз мимо шла. Она, вообще, редко в школе бывает. Наверное, только по праздникам. Поэтому мы её никогда не видим. Она ко мне подскочила, лоб потрогала и покачала головой:

– У мальчика жар.

Я еле встал. Качаюсь, но говорю:

– Наплевать на жар. Я к Печенькину сегодня иду!

Медсестра сказала, что заражать других нельзя. А я точно знал, что не болею. Решил, что честно отсижу все уроки, а потом потопаю к Вовке.

Вернувшись в класс, я спросил у Лиды, могла ли Рита украсть у неё серёжки два года назад. Ведь Лидкиным серёжкам всего год. Печенькин это услышал да как засмеётся:

– Как можно было украсть то, чего не было?

Вовке я не ответил, а к окну скорее побежал. Только открыл его – всем почему-то холодно стало. А на улице всего минус восемнадцать градусов! Это ж не минус тридцать!

Печенькин меня от подоконника отрывает, кряхтит:

– Что ты творишь? Я же заболею и в цирк не попаду!

А я страшно шепчу:

– Мне надо мозги проветрить. Медсестра сказала, что у меня жар! Надо охладиться, а то совсем не соображаю.

– Конечно, не соображаешь! – Вовка кричать начал: – Если бы соображал, шапку бы надел, раз так хочется тебе в окно голову совать.

И в этот момент Марь Пална в класс вошла. Совсем не вовремя. Говорить ничего нам не стала, а просто по разным углам поставила, как маленьких.

Во время математики я чихать начал и кашлять. Лида сказала, что я кашляю, как гусь. А гуси не кашляют, так что глупое какое-то сравнение.

Я подумал, что она просто из-за серёжек перенервничала, вот ерунду и говорит.

Уроки закончились, и мы наперегонки к гардеробу бросились.

Вовка куртку зелёную свою напялил да как чихнёт!

Я шарф повязал и говорю:

– Вовка, я тебя простудил! Прости! Ты, наверное, в цирк не попадёшь. А мне к тебе всё равно очень нужно.

– Вот уж фигу! – Он совсем расчихался. – Апчхи! Иди домой! Апчхи! Пора нам команду распускать. Мы уже ссориться начали. Как эти… Лебедь, рак и щука из басни. И не надо Лидку обманывать. Ничего мы не найдём.

Я схватил Печенькина за мешок со сменкой и зашептал:

– Распускают шерстяные свитера, а не детективные команды. У школы вся надежда на нас.

– Ладно, пойдём ко мне. Не будем команду в свитер превращать, – согласился Вовка.

Вовкин хомяк Александр Владимирович потолстел. Он бегал в специальном хомячьем колесе. Колесо круглое! Хомяк круглый! Щёки у него огромные!

Я говорю:

– Зачем ты своему пухлощёкому зверю колесо купил? Это же спортивный тренажёр. Он у тебя похудеет!

Печенькин испугался и давай Александра Владимировича кормить прямо в колесе.

Тем временем я начал по ковру ползать – серёжки Лидкины искать. А ковёр противный, жёсткий какой-то! И нет на нём ничего. Зато под диваном – гора фантиков!

И тут я опять закашлял. А Вовка в ответ как чихнёт! Я кашляю. Он чихает. И так минут пять. Не друзья, а оркестр имени простуды!

Обползал я всю Вовкину квартиру. Даже в прихожей залез в каждый ботинок. Ничего не нашёл.

Вдруг вижу – пылесос!

– Ух, – говорю, – это ты, зверюга, засосал серёжки!

И высыпал всю пыль на пол. То есть я хотел на пол, а она повсюду летать начала.

Я кричу:

– Вовка, лови пыль!

Вовка из своей комнаты выскочил. Глаза круглые, как у хомяка! Он, когда удивляется, вообще на хомяка похож.

– Ты что натворил? – Печенькин пытался засунуть пыль обратно в пылесос. – Вот сейчас мама придёт, покажет тебе… Апчхи!

Я разозлился:

– Не надо мне ничего показывать! Я пришёл серёжки найти. Понимаешь, Лидка их здесь потеряла. Я заметил. Взял. И тоже потерял. Почему же их нигде нет? У тебя квартира какая-то неправильная. Как Бермудский треугольник. Только там корабли пропадают, а у тебя…

Договорить я не успел. Вошла тётя Люда Печенькина, Вовкина мама.

Она посмотрела на меня, потом на Вовку с пылесосом. Ничего не говоря, сняла шапку и закинула её на полку. Я сначала думал, что это она кота на голове принесла. Уж больно смешная шапка: похожа на котика, который клубком свернулся.

Я представил, что сейчас шапка мурчать начнёт, и засмеялся. Вовка на меня цыкнул, а потом опять чихнул.

– От пыли – все беды! – покачала головой Вовкина мама. – Не знаю, что у вас тут за игра, но уберите всё немедленно. А то я вам пирога не отрежу. И обедом кормить не буду. Ешьте хомяковый корм из мисочки!

Мы не хотели из мисочки. Прибрались и спросили тётю Люду про серёжки. К сожалению, она их не находила. Потом рассказали ей о том, как сегодня Серёжку в шкафу искали. Она так весело смеялась! Я тоже хихикал и кашлял. Но мне было невесело. Очень я Лиду подвёл.

После обеда мы с Вовкой пошли на улицу. Во дворе стоял снеговик. Вместо носа у него была морковка. Глаза – пуговицы. А на голове – чья-то старенькая шапка. Он показался мне грустным и одиноким. Но второго нам лепить не хотелось, потому что были дела поважнее! Мы Юрке позвонили и попросили к нам прийти. И вот собрались мы втроём.

– Друзья, – я лепил снежки и бросал их в снеговика. – Дело вот какое. Я нашёл Лидкины серёжки.

– Молодец! – подпрыгнул Юрка. – Тогда можно пойти фильм смотреть.

Я бросил ещё один снежок:

– Я нашёл их и потерял. Но точно не у Вовки. Спроси у пылесоса, он подтвердит.

Вовка чихнул. А Юрка важничать начал:

– Зря ребёнок не чихнёт. Так, Андрей, где ты мог их потерять?

– На улице! – Печенькин достал носовой платок.

Вот тут я испугался:

– Здесь же кругом снег! Как их найдёшь?

– И что нам делать? – Юрка шагал взад-вперёд.

– Можно попробовать растопить снег, – предложил Вовка.

Я рассмеялся:

– Ага, только лета у Африки на денёк попросим.

– А если апчхигреватель, – Вовка вытер нос платком. – Обогреватель!

Юрка постучал себя по голове:

– Ты что, совсем уже? Где ты здесь розетку найдёшь? А может, тогда фен?.. На батарейках!

– У тебя есть тысяча батареек? – разозлился Вовка. – Смотри, сколько тут снега! Значит, и батареек много надо.

Мы долго молчали. Целую минуту, наверное.

– А вдруг ты не на улице серёжки потерял? – Юрка смотрел на меня с надеждой.

– Вот где ты ещё бываешь, вспоминай? – добавил Вовка.

– Дома, – я случайно сбил снежком нос снеговику. – Но там я уже сто раз смотрел. А ещё… Точно! В автобусе! Надо смотреть там.

Я ужасно радовался, что всегда сажусь в один и тот же автобус под одним и тем же