может быть, экстренной медицинской ситуации и нет, но что-то ее непрестанно мучит. За такую встречу мы успеваем только бросить взгляд на пациента, увидеть единственный стоп-кадр, но все признаки налицо, и я по-прежнему ощущаю потребность думать о пациентке хорошо.

Мое великодушие дает трещину, когда Аннабель быстрым взмахом руки кидает мундштук на пол. После этого она начинает рыгать, корчиться на сидении и гортанно рычать:

— Ы-ы-ы-ы-у! Ы-ы-ы-ы-ы-ургх!

Я открываю шкаф и протягиваю ее картонную миску для рвоты:

— Держите.

Она одной рукой хватается за живот, а другую тянет ко рту и заталкивает как можно глубже в глотку аж четыре пальца. Лицо краснеет, глаза распахиваются, тело сотрясает спазм. Она качается вперед, назад, потом снова вперед. Я подставляю миску к ее подбородку и кладу руку ей на плечо.

— Не заставляйте себя, Аннабель.

Она отталкивает миску прямо мне в грудь, отклоняется вбок, прерывается и изрыгает на пол большой шар желтой желчи и слюны.

— Ха-а-а-а-аргх!

Она невольно вздрагивает.

— Все в порядке?

С нижней губы на пол свисает тонкий сталактит слюны. Она смахивает его, вытирает руку о сиденье и изможденно откидывается назад. Я даю ей салфетку. Она вытирает лицо, роняет салфетку на пол рядом с плевком. Она по очереди смотрит на нас.

— Простите за машину.

* * *

Последний раз, когда я приезжал к Аннабель/Селине, она была в квартире. Вокруг нее были пачки лекарств, которые, по ее словам, не могли облегчить боль. «Панкреатит», — сказала она. Моя напарница в тот день дала ей морфин и противорвотное, и мы повезли ее в больницу, но когда мы добрались до приемного покоя, сестра вздохнула, как будто ее проткнули гигантской булавкой. На той неделе Селина была у них каждый день и каждый раз уезжала, получив все возможные лекарства, но не давая медикам возможность окончить обследование, и все лишь затем, чтобы вновь появиться на следующий день. С недавних пор она начала агрессивно реагировать на известие, что морфина ей не дадут.

По ней не понять, узнала она меня или нет, но я думаю, что даже если узнала, то не подаст виду. Если сегодня она хочет того же, что в прошлый раз, то у нее наверняка есть еще пара козырей в рукаве:

— Вы же фельдшеры, да?

Она смотрит напарнице в плечо.

— Да, мы фельдшеры.

— То есть у вас есть морфин…

— Вам раньше кололи морфин?

— Вы же не откажете мне в лечении, правда?

— В смысле?

— Разве вы не обязаны лечить пациента?

— О чем вы?

— Если я вам говорю, что мне нужен морфин, вы обязаны мне его дать.

— Нет, это не так. Мне нужно оценить ваше состояние. Морфин — серьезное средство.

— Вы же не врач.

— Нет.

— Поэтому все это фигня. Мне больно, и я говорю, что мне нужен морфин.

— С моей стороны было бы безответственно выдавать кому-то морфин только потому, что он об этом попросил.

— Но мне же больно. Вы видите, что мне больно.

— Хорошо. До больницы меньше пары километров. Мы доедем через пять минут.

— Нет, нет, нет! Не надо меня туда везти.

— Почему?

— Только не туда. Отвезите меня куда-нибудь еще.

— А чем вас не устраивает ближайшая больница?

— Они не так меня лечат. Они вредные. Они от меня отмахиваются.

— Когда вы последний раз там были?

— Милая, послушай, это неважно. Ты же не чувствуешь мою боль, правда?

— Когда вы последний раз были в больнице?

— У меня адски все болит, а вы отказываете мне в обезболивающем.

— Поехали потихоньку.

— Милая, ты меня не слушаешь. Я тебе говорю, мне больно.

— По пути можно будет глотнуть газа.

— Ты слышала правило: «Больно пациенту, а не фельдшеру»? Вас этому не учили на курсах?

— Что-что?

— Я сказала: «Больно пациенту, а не фельдшеру».

Откуда она это взяла? От врача? От другого фельдшера? Вычитала в методичке по медицинской помощи?

— Не пытайтесь мне указывать, сильно ли у меня болит.

— Ладно. Поехали.

— Поэтому лучше поверить мне на слово и дать мне морфина. По-моему, это ваша работа.

* * *

Фельдшеры обычно не могут похвастаться обширными медицинскими познаниями, но некоторые навыки они считают своей сильной стороной. В частности, умение с первого взгляда распознать пациента, которому действительно очень плохо. А еще — умение учуять мошенника за три улицы.

Я слышал, как коллеги виновато шутят, какими циничными они стали; как они привыкли сомневаться в сказанном или сомневаться в мотивах некоторых пациентов; как они скорее смотрят на непроизвольные проявления, а не слушают рассказ пациента; как они предугадывают ход каждого задания, не успев доехать до места.

Очевидно, что не доверять пациентам и сомневаться в их мотивах небезопасно. Если не верить пациенту, то где еще получить достоверную информацию? Любое суждение, вынесенное заранее, может направить тебя по ложному пути, а если приходится отыгрывать назад и пробовать другие варианты, это и опасно, и стыдно.

Но цинизм возникает на обеих сторонах, и на другой стороне принимает не менее пагубную форму: стремление воспользоваться чужим несчастьем. Судя по всему, такое поведение крайне распространено в скользкой ситуации, когда фельдшер и пациент оказываются один на один.

Нужен пример? Когда пациент говорит, что хочет поехать в больницу на скорой помощи, чтобы не так долго ждать в приемном покое, он, сам того не зная, проявляет цинизм. Бригады скорой помощи и диспетчеры на телефоне регулярно слышат, что пациенты хотят приехать на скорой, потому что тогда их быстрее примут. Это миф: пациенты, приезжающие на скорой помощи, попадают в ту же систему оценки тяжести их состояния, что и все остальные, а лечение зависит от клинической ситуации, а не транспорта, которым они прибыли; но все равно люди пробуют — вдруг повезет. Большинство людей согласятся, что скорая помощь должна перевозить пациентов в критическом состоянии, а не помогать пролезть без очереди; но почему тогда многие, на первый взгляд разумные и информированные, люди высказывают эту просьбу, не моргнув глазом?

Представитель любой профессии, вынужденный сталкиваться с манипулятивным поведением, в конце концов, с большой вероятностью станет ожидать такого поведения; это не пессимизм или скверный характер, а обычный прагматизм. Если имеешь дело с вооруженным сумасшедшим, может быть разумным надеть бронежилет.

И вот мы привезли Аннабель в ближайшую больницу, и она совсем, совсем не рада. Когда я открываю заднюю дверь, она упрямо не встает с кресла и не убирает ноги в мокрых кроссовках с каталки. Сейчас по ней совсем не видно, что ей больно.

— Давай, Аннабель, пошли к сестре в приемный покой.

— Нет.

— Мы же не можем