— Тогда отвезите меня куда-нибудь еще.

— Этого не будет.

Именно в этот момент Аннабель встает посреди машины, спускает штаны до щиколоток, присаживается на корточки, чуть пошатываясь, и обильно мочится на пол.

Нельзя сказать, что ничто этого не предвещало. Как только стало ясно, что ей не уступят, возражения Аннабель стали более резкими, а движения — более угрожающими. Когда она, наконец, встала с кресла, я почувствовал, что ее гнев вот-вот примет разрушительную форму. Когда она сняла штаны, я на секунду замешкался. Но когда она так целеустремленно присела, как в лесу, — это было объявление войны.

Все мои благие намерения вмиг испаряются. Я вижу, что собирается сделать Аннабель. Я вспоминаю, что скорая встала на склоне, и понимаю, куда вот-вот направится поток.

— Сумки! Сумки! Убери их с пола!

Для бригад скорой помощи дело чести никак не показывать панику или спешку, но из этого правила бывают исключения, а если ваш упакованный обед вот-вот затопит поток мочи вашего пациента — это как раз исключительный случай. Напарница выхватывает сумки прямо из-под приближающегося потока, от которого идет пар. Воздух наполняется кислым запахом перебродивших фруктов. Я хватаю стопку впитывающих салфеток и кидаю их напарнице мимо пациентки, чтобы она раскидала их, как придется, по запачканному полу, пока грязный потоп не дошел до кабины. Она поспешно раскладывает их полукругом, словно крупье, потом ногой сбивает их в подобие впитывающей плотины, чтобы точно ничего не просочилось.

Аннабель не прекращает писать. Либо она обильно позавтракала чем-то жидким, либо у нее стальной мочевой пузырь. Закончив этот жидкий протест, она возвращает штаны на место и садится обратно. Она отказывается выходить из машины, если мы не повезем ее в другую больницу.

Мы застряли.

Мы сообщаем о возникшей ситуации в диспетчерский центр. Они не совсем нас понимают. Перед ними целый экран вызовов на распределение, и они не могут взять в толк, почему бригада, уже добравшаяся до больницы, не может просто завести пациента в помещение.

Мы просим помощи у больничной охраны. Можете себе представить, как они рвутся помочь нам доставить в переполненное отделение скандалистку, насквозь мокрую от мочи. Может быть, мы и сидим прямо у входа в приемный покой в рабочие часы, но наша встреча с Аннабель отнюдь не закончена. Мои благие намерения покосились и поистрепались. Я прямо-таки вижу сардонический прищур Хью Лори.

Несомненно, проще было бы дать Аннабель, чего она хотела. Может быть, так и надо было сделать, хотя мне так не кажется. В такие моменты, когда буквально все негативные ожидания оказываются полностью оправданными, кажется, будто один тип цинизма подпитывает другой. В любом случае, когда пытаешься убрать свои пожитки из-под волн мочи мстительного пациента, понимаешь, что иногда полезно ожидать самого худшего.

Водитель с остановившимся пульсом — самый везучий человек на свете

По дороге к Сэмюэлю мы задержались из-за ситуации на дорогах. Дороги забиты, потому что проезд закрыт. А проезд закрыт, потому что посреди перекрестка лежит Сэмюэль, распростертый на спине, и полицейский ритмично нажимает ему на грудь.

К нашему приезду на месте уже есть одна машина скорой помощи. Эта машина и три полицейских автомобиля распределены по перекрестку, багажники открыты, фары мигают. Вокруг собралась кучка людей с включенными камерами на телефонах. На дороге лежит не их родственник, поэтому для них это любопытный и таинственный случай, первоклассная драма прямо на пороге дома, байка, которую они смогут рассказать друзьям. Полицейские не пускают их дальше тротуара — и от этого, конечно, всем еще интереснее.

Машина Сэмюэля стоит поперек полосы, капот вмят внутрь, как будто машину ударили под дых. Один из светофоров неловко покосился, а столб дорожного ограждения улетел вдоль дороги. На перекрестке есть островок безопасности, размеченный желтыми клетками, и три клетки занимает Сэмюэль.

Несколько минут назад Сэмюэль врезался в разделительный островок прямо перед полицейской машиной, припаркованной на углу. Подошедшие полицейские увидели, что он не дышит, извлекли его из машины и прямо посреди дороги начали сердечно-легочную реанимацию. Может быть, сейчас и не похоже, но Сэмюэль сегодня — самый везучий человек на Земле.

Ему лет пятьдесят, и у него крепкое телосложение. Рубашку с него срезали, рядом с ним стоит дефибриллятор, и, пока мы подходим, электроды продолжают заряжаться. Непосредственных признаков травмы не видно. К пациенту поднесли мешок Амбу с кислородом; полицейские считают сжатия грудной клетки и каждые тридцать раз делают перерыв, чтобы фельдшер, первым приехавший на место происшествия, мог два раза подать кислород в легкие.

Во время следующего перерыва все глядят на экран дефибриллятора. Линия неровная, нестабильная, хаотичная. Сердце пациента бьется в ритме, называемом «вентрикулярная фибрилляция». Она слабая — так называемая «мелковолновая», но при этом стимуляция электрошоком возможна. Это хорошая новость. Фельдшер, прибывший первым, жмет на кнопку «Заряд», еще пару раз нажимает пациенту на грудь, а все остальные делают пару шагов назад.

— Все отойдите! Уберите кислород!

Он нажимает кнопку и дает разряд. Это — не взрыв, а встряска: тело пациента дергается в единственной быстрой конвульсии и замирает, как будто кто-то ткнул засыпающего пациента острой палкой. Но процесс не прерывается:

— Ребята, пожалуйста, продолжайте нажимать на грудь. Может, вы подмените друг друга?

— Конечно. Без проблем.

На позицию выдвигается другой полицейский; нажатия продолжаются.

* * *

Сердце Сэмюэля прекратило выполнять свою работу, поэтому весь остальной организм тоже выключается. У сердца единственная простая задача: сокращаться примерно раз в секунду, каждую секунду, всю оставшуюся жизнь Сэмюэля. Но оно не сокращается; оно дрожит. Поэтому пока что руки полицейского — внешний сердечный механизм нашего пациента.

Эта дрожь, вентрикулярная фибрилляция, — результат аритмии. Вызванная, как правило, отмиранием сердечной ткани, например, в ходе инфаркта, вентрикулярная фибрилляция — мятежная двоюродная сестра знакомой кривой ЭКГ, которую вы наверняка видели на обложке сотен учебников по медицине и в титрах телепередач. Вместо повторяющегося цикла волн и зубцов деполяризации при вентрикулярной фибрилляции мы видим хаотичную последовательность бесполезных электросигналов, ландшафт из холмиков, но не гор, то есть сердце трясется, как желе, вместо того, чтобы сжиматься и разжиматься. В результате кровообращение останавливается.

Каждые две минуты мы проверяем ритм. Вид линий на экране показывает нам, годный ли у него сердечный ритм — насколько он способен стимулировать самостоятельное кровообращение, создать пульс, совместим ли он с жизнью, — и если нет, то нужна ли дефибрилляция. Еще два раза мы прерываем сердечно-легочную реанимацию ради проверки, и еще два раза по сердцу Сэмюэля, распростертого на асфальте, лупят электрошоком.

Мы вставляем