рот что ни попадя, как говорит моя мама. Бежать к нему при полном зрительном зале смерти подобно. Такого унижения я подруге, напоившей меня стремным пойлом, точно не прощу.

Денис, Антон и Танька стоят рядом и молча изучают мое мученическое лицо. Судя по всему, понимание, что ни в какой парк гулять с ними я не пойду, медленно но верно овладевает их сознанием. Закрываю глаза и молюсь, чтобы они поскорее выветрились, и я спокойно предоставила бы своему желудку заняться самоочищением.

В детстве мама в таких случаях заставляла меня пить много воды с марганцовкой. После пяти-шести стаканов можно было не совать в рот пресловутые два пальца… Желудок сам живописнейшим фонтаном извергал из себя все содержимое. Брр. Гадкая процедура, но если через нее не пройти, то будет еще хуже.

— Что-то мне подсказывает, что Наталья сегодня выпадает из нашей дружной компании. Вряд ли она хочет ужинать, — констатирует Денис. — Как насчет полежать в гордом одиночестве, пока мы погуляем? Или ты предпочитаешь, чтобы мы трагически поохали над тобой. Скажу сразу, на голодный желудок из меня Охальщик так себе.

— Конечно, идите гулять без меня, — радостно отпускаю я их.

— Натусь, телефон я оставлю тебе, — подруга заботливо кладет рядом со мной мобильник, — если надумаешь помирать, сразу звони. Когда из дома выходили, она совершенно здоровая была, — вздыхая, объясняет Танька ребятам, — поплохело буквально в течение двадцати минут, что мы шли к вам.

— Может, мне остаться? — сомневается душка Антон, — я могу вызвать врача.

— Не надо врача, — сопротивляюсь я с нотками раздражения, — идите… ешьте…

— Звучит как «идите на фиг», — переводит мои слова Денис. В общем-то, совершенно правильно. Эта мнущаяся надо мной толпа раздражает. Мне и так фигово, а мысли о еде лишь усиливают тошноту.

***

Троица выходит из комнаты и запирает снаружи дверь. Я проваливаюсь в небытие, но ненадолго. Процессы, активно бурлящие внутри организма, гонят меня к толчку. Мысленно чертыхаюсь и на подругу, и на свою безалаберность. Знала же, что нельзя пить вино, купленное на пляже у неизвестного старика. Этим надо заниматься либо постоянно, либо никогда. Ну почему Танька пережила расслабляющую попойку спокойно, практически без последствий, хотя пила гораздо больше меня? Было бы неплохо, чтобы и она помучилась также как я сейчас.

Еще было бы неплохо, если бы Танька тоже делала себе подсказки-зарубки. Например, такую: «Хочешь жить в хорошем качестве, надо соблюдать некоторые пищевые правила». Впрочем, ей нужна не маленькая зарубочка, а огромное зарубище. Мысленно представляю, как собственноручно вырубаю на Танькином носу заветное правило. Это немного помогает мне пережить самоэкзекуцию.

Пообщавшись с унитазом, оглядываю туалетную комнату. Я так активно занималась собой, что не только толчок, весь пол залит водой. «Дворянское воспитание», внедренное в меня мамой, не позволяет мне оставить помещение в таком виде, поэтому из последних сил убираю следы своего пребывания и буквально по стеночке ползу в кровать. И вовремя!

Дверь номера открывается, впуская Антона. Он один. Вероятно, решил не мешать другу раскручивать Таньку на более близкие отношения.

— Тебя тошнило, — констатирует он, учуяв характерный запах, который к моей досаде висит в номере тяжелым смогом, — я вызываю врача. Пусть тебя посмотрят специалисты.

— Нет, — опять протестую я, — вдруг они меня в больницу заберут. Я не хочу свой отпуск провести среди старух.

Мои слова вызывают невеселую усмешку.

— Наташ, у меня к тебе несколько вопросов. Во-первых, с чего ты взяла, что тебя без твоего согласия заберут в больницу? Сейчас так не делают. Во-вторых, с чего ты взяла, что там только старухи? Открою тебе тайну, там полно твоих молодых коллег-отпускников. В-третьих, чем лучше лежать здесь долго и без лечения? Если на то пошло, то уж лучше встать на ноги за день-два в больнице.

Логика в его словах, несомненно, есть, но она не достигает моего сознания. Мне плохо, я не хочу ни в какую больницу, хочу, чтобы от меня все отстали. Отворачиваюсь, показывая, что говорить не о чем. Откуда-то издалека до моего сознания долетает разговор Антона по телефону. Он все-таки звонит врачу, в скорую помощь или в поликлинику. Мне кажется, что он разговаривает с кем-то знакомым, описывает мое состояние, высказывает предположение, что отравилась самопальным вином.

— Минут через двадцать приедет скорая, — парень видит, что я смотрю на него и поясняет очевидную вещь, он вызвал врача.

Дальше Антон продолжает звонить. В этот раз он ведет речь об адресах. Очевидно, Танька во время ужина рассказала ребятам о результатах нашего обзвона. Моя добровольная нянька, ни словом не упоминая про список пассажиров, договаривается с кем-то, чтобы ему пробили адреса людей по их именам, датам рождения и телефонам.

Мы с Танькой еще дома выписали на отдельный листочек пятнадцать неохваченных фамилий и сфотографировали наш рукописный список на телефон. Поэтому я знаю, что переслать фамилии не составляет труда. А главное, список никак связан с авиакомпанией, и тот прохиндей, незаконно сливший нам данные пассажиров, не пострадает. «Почему прохиндей? — мысленно одергиваю себя, — он же помог нам».

***

Просыпаюсь от ласкового прикосновения. Около меня сидит молодая женщина в синей медицинской форме.

— Придется немного потерпеть, — тихо говорит она, растирая мою руку около кисти, — можешь сжать кулак? — я послушно выполняю ее просьбу.

Она вставляет в вену иглу:

— Ну вот и прекрасно. Сейчас пятнадцать минут полежишь под капельницей, потом поспишь и проснешься как новенькая.

Поворачиваю голову и вижу рядом с собой высокий штатив, от которого к моей руке протянута трубочка. Антон вместе со вторым медиком сидит на соседней кровати. Силюсь сообразить, когда меня успели перевезти в больницу. Неужели все настолько плохо? Постепенно взгляд фокусируется на обстановке. Слава богу, я в номере у ребят. Надо же как продвинулась современная медицина — привозят с собой капельницы. Мне казалось, что это исключительно больничный аксессуар также, как операционный стол.

Закрываю глаза и проваливаюсь в дрему. Слышу, как врач что-то говорит Антону, понимаю, что ничего страшного не произошло, жить буду. Про себя добавляю, что если перестану делать глупости, то буду жить вполне хорошо. Через какое-то время врачи вытаскивают иглу, собирают все свои вещи и уходят.

— Ты спишь? — Антон пересаживается на мою, точнее свою кровать. — Хочешь расскажу, что мне ответили в полиции по поводу телефонов, до которых вы не дозвонились? Или потом?

— Нет, давай сейчас, — улыбаюсь я. Мне действительно полегче, и я готова выслушать все, что он хочет рассказать, тем более что это по-нашему с Танькой делу.

— Из пятнадцати номеров, всего три зарегистрированы в Сочинском районе, причем, именно в Лазаревском.