лишь раз приезжал друг барона с женой. Погостили денек, пообщались и уехали. А мы с Элизой за это время успели прочитать множество сказок. Девочка от меня не отходила, пока мама была занята.

Летнее тепло окутало округу, трава изумрудным ковром расстилается под деревьями, слегка покачиваясь на ветру. В кронах деревьев от палящего солнца укрылись птицы, их голоса сливаются в нежную мелодию, под которую танцуют ветви, в такт хлопая листвой.

Я заворожённо смотрю по сторонам, мне так хочется выйти из кареты, пробежаться босиком по полю, полежать в только что скошенной траве, нарвать букет из полевых цветов, сплести венок… И вот мы проезжаем мимо горбатого мостика, переброшенного через извилистую речку. Он слегка покосился на один бок, будто старушка, опирающаяся на клюку. Деревянные перила выцвели от времени, а дощечки, по которым каждым день ходят люди, наоборот, потемнели. Рядом стоит дуб-великан с огромным дуплом. Его тень шатром раскинулась над водой, и лучи солнца, насилу пробившись сквозь плотную занавесь листвы, золотистыми зайчиками скачут по темной глади прохладной воды. Смотрю на этот мостик и думаю: мне нужно сюда вернуться. А почему? Я и сама не знаю! Кажется, меня кто-то здесь ждет!

Вдали показалась мельница, мы подъезжаем к деревеньке. Везде и повсюду, докуда только видит глаз, раскинулись разноцветные палатки и шатры. Со всех соседних деревень и близлежащих городов собираются продавцы и покупатели. Телеги и повозки, груженые тюками, сундуками и ящиками съезжаются со всех сторон. Шум, смех, голоса — все сливается и перемешивается, становясь единым целым, что зовется ярмаркой.

— Подходи, покупай! У меня лучший товар! — слышу со всех сторон.

Глаза разбегаются! Здесь глиняная посуда, там деревянные поделки, украшенные резьбой, разнообразные явства, хлеба и булочки, колбасы. На другой стороне лотки ломятся от безделушек, бус, браслетов, сережек. Я бегаю от одного лотка к другому, хочу что-то спросить, но тут же отвлекаюсь. Дорогие ткани, разложенные на лотках, поражают своей красотой и изысканностью. Правда, я видела и более дорогие в доме мадам Ивонн, но все там было пропитано холодностью, страхом и неестественностью. Все там было каким-то ненастоящим, будто фальшивым.

А здесь все сверкает при свете солнца, так и хочется набрать в котомку всякого добра. Но, едва заглянув в маленький кожаный кошелечек, понимаю: с моими деньжатками не разгуляешься! Моих скромных накоплений, припасенных еще с времен обучения в пансионе, когда я шила для девочек, которым родители давали деньги на мелкие расходы, почти ни на что не хватит! В доме мадам Ивонн я проработала три недели за харчи и рекомендации. Отпустив меня, мадам не удосужилась заплатить мне и дырявого гроша. А я и не просила. Была рада, что смогла уйти оттуда целой и невредимой.

Купив пару катушек ниток, красивые пуговицы и тесьму, понурив голову иду в сторону экипажа мадам Айрин. Там слуга уже уложил тюк поверх сундука. По всей видимости, покупки мадам были весьма удачными.

Заметив, что мое настроение изменилось, а точнее, совершенно испортилось, мадам вопросительно смотрит на меня. Я-то думала, посмотрю, полюбуюсь, вот и все… Ан-нет! Купить ведь что-нибудь хочется!

— Софи, в чем дело? Тебя кто-то обидел?

— Нет, мадам, просто… — и пожав плечами, показываю пустой кошелечек.

— Ах, Софи! Мы еще не платили тебе жалование. Какая несправедливость! Я должна была подумать раньше, до того, как пригласить тебя… Можешь купить все, что захочешь, Софи! Это мой подарок! А домой приедем, решим вопрос с твоим жалованием. Ты у нас уже почти месяц.

Как бы ни была добра мадам Айрин, злоупотреблять ее щедростью мне совесть не позволяет, но несколько отрезов ткани я все же решаюсь купить.

Покупки уже уложены и можно отправляться обратно, но мы с мадам решаем еще раз обойти торговые ряды.

Когда мы проходим мимо палатки гончара, мой взгляд вдруг привлекают маленькие глиняные горшочки. В таких можно хранить мед или масло. Горшочки такие крошечные, что три штуки легко поместятся у меня на ладони. Смотрю на них и думаю: надо купить! Зачем они мне, совершенно не понимаю, но знаю: нужны!

Шустрый мальчишка, сын гончара, заворачивает покупку в бумагу и подает мне. Усталые, но очень счастливые мы возвращаемся домой.

На следующий день погода продолжает радовать теплом и солнцем, и после занятий с Элизой, я отправляюсь на прогулку в сад. Не успеваю выйти на крыльцо, как слышу за спиной топот маленьких ножек и радостные крики.

— К нам завтра бабушка приедет! — кричит Лиза, подпрыгивая и смеясь.

— Софи, присмотри за ней, пожалуйста! — просит мадам Айрин.

У меня нет причин ей отказывать, общение с девочкой мне не в тягость. Пока мы с Лизой гуляем, мадам может в тишине и спокойствии готовиться к приезду матушки.

В тени плакучей ивы специально для Элизы повесили качели. Пока малышка раскачивается, я достаю из сумочки маленькую книгу сказок в красном кожаном переплете, которую мы начали читать еще на прошлой неделе. У Лизы есть любимая сказка, ее я и решаю перечитать.

"В некотором царстве, в некотором государстве жила-была красавица-принцесса. И была она красивее всех на свете. Множество женихов сваталось к ней, но она…"

— А я бы тоже вот так просто не стала выходить замуж! Я вообще замуж не хочу! Мне одной хорошо! — перебивает меня девочка.

— А вот большинство принцесс мечтают встретить своего принца! — отвечаю ей и пытаюсь продолжить чтение.

— Если у меня появятся женихи, — вновь перебивает меня Элиза, — я буду загадывать им загадки, как та принцесса. Загадки будут такими сложными, что никто не сможет на мне жениться!

— Ты говоришь во множественном числе! Сначала должен появиться хотя бы один! — не могу удержаться от смеха, глядя на эту юную "принцессу", задравшую нос до самого неба.

Элиза спрыгивает с качелей и начинает собирать цветы — нежно-голубые незабудки, разбежавшиеся по всем уголкам сада.

Я занимаю освободившееся место и, слегка раскачиваясь, открываю книгу и начинаю читать.

"Принцесса не считала ни одно из сыновей королей соседних государств достойным себя…"

— Мадмуазель София, а качели вас выдержат? — спрашивает любопытная Лиза.

— Думаю, да. Я не такая уж и тяжелая!

— Да, конечно! Вы же девочка, а не тетенька! — хихикает она.

Вначале я не придала значения ее словам, решив, что моя ученица говорила о том, что я совсем худенькая. Но после, сидя вечером в своей комнате, я подумала, что у этой фразы может быть и другой смысл. Ведь слова, произнесенные Элизой, могли исходить от ее невидимых друзей. А они могли иметь в виду совсем другое, то, что восьмилетняя девочка явно