Старый Эдуард встретил гостей сдержанно. Дать аудиенцию незаконнорождённому ребёнку было делом весьма необычным, и он уже сожалел, что пошёл на это. Король указал на кресла, дождался, пока все усядутся, и начал беседу. Он рассеянно задавал вопросы, девочка отвечала, во все глаза рассматривая властелина.

Эдуард не любил детей. Шумные создания раздражали его, однако Айя всё более очаровывала старика своей милой непосредственностью. Когда же девочка процитировала Святого Августина, набожный король пришёл в неописуемый восторг и предложил гостям поприсутствовать на мессе. Девочка с радостью согласилась. Во время службы она с благоговейным трепетом молилась и время от времени бросала взгляды на отца — тот рассеянно слушал наставления архиепископа, размышляя о чём-то своём.

После мессы Эдуард пригласил гостей разделить с ним трапезу. За столом он поинтересовался, понравилась ли Айе месса, девочка выразила искренний восторг, чем окончательно покорила сердце бездетного старика. Когда пришла пора прощаться, король взял обещание, что Айя непременно посетит его ещё раз.

— Поздравляю, — обратился он к графу. — Такая дочь — Божий дар. Ты счастливец!

— Согласен, Ваше Величество, — улыбнулся Гарольд.

Эдуард подозвал дворецкого, приказал принести из покоев ларец и преподнёс девочке ожерелье, собранное из крупных голубых опалов.

— Оно подойдёт к твоим чудным глазкам, дитя моё.

— Благодарю вас, Ваше Величество, вы так добры, — растроганно прошептала Айя. Всю дорогу до дома бабушки она перебирала поблескивающие камни и млела от удовольствия.

* * *

Вернувшись в дом старой Гиты, путешественники застали там прибывшего из Нортумбрии Тостига. Прошедшие годы не отразились на его внешности — высокий, голубоглазый, светлокудрый — он был по-прежнему удивительно хорош собой. И лишь надменная улыбка, временами появлявшаяся на его лице, портила впечатление.

— Смотри, как ты выросла! — оживлённо воскликнул Тостиг, оглядев племянницу. — А это у тебя что? — указал он на ожерелье.

— Подарок короля! — гордо воскликнула девочка.

— Надо же. Старый скупердяй расщедрился. Видно, ты покорила его сердце.

— Фу, дядюшка! — Айя нахмурилась. — Как вы можете так отзываться о нашем короле! Ведь он так добр и набожен!

— Виноват, дитя моё, виноват, — поспешил извиниться Тостиг.

— То-то же, — девочка погрозила пальчиком.

Всем своим видом выражая неодобрение, она удалилась в покои бабушки, а братья уселись к столу и наполнили кубки.

— По-моему, король сильно сдал за последнее время. Ты не находишь? — спросил Тостиг, вытирая губы.

— Не знаю, — рассеянно ответил Гарольд. — Мне так не показалось.

— Он стареет, а наше положение год от года крепнет.

— Это так...

— Не за горами время, когда корона осиротеет.

— Дай Бог, чтоб это случилось не скоро.

— Послушай. — Тостиг прищурился. — Со мной-то ты можешь не лукавить.

— Я не лукавлю.

— Как не лукавишь? Ты же знаешь, что Уитенагемот выберет тебя!

— И что с того? — пожал плечами Гарольд.

— Ты же мечтал получить полную власть! — изумлённо воскликнул Тостиг.

— Мечтал, — согласился Гарольд. — Когда мне было тридцать.

— А что теперь?

— Трудно объяснить... — Гарольд потёр подбородок. — Вся эта суета перестала меня привлекать.

— Что за блажь на тебя напала? — поразился Тостиг. — Я тебя не узнаю!

— Это не блажь, брат. Тут иное.

— Но ведь став королём, ты сможешь закончить свои преобразования.

— Не уверен... Какое-то нехорошее предчувствие томит моё сердце... — покачал головой Гарольд. — А преобразования можно закончить и не будучи королём, — добавил он после короткой паузы.

— Судьба благоволит к тебе, — вздохнул Тостиг, вновь наполняя кубки. — Какие могут быть сомнения. Ведь власть даёт свободу.

Гарольд пристально взглянул на брата и невесело улыбнулся.

— Скорее отбирает, друг мой, — возразил он. — И у тех, кто подчиняется... И у тех, кто правит.

— Вот те раз... Странные слова льются из твоих уст... — Тостиг помолчал немного и вновь заговорил: — Ты самый храбрый и мудрый из нас! И достоин короны как никто другой. Просто ты устал. Это пройдёт. — Он обнял брата за плечи и весело закончил: — Мы будем рядом, когда ты начнёшь править. И не позволим кому-либо помешать тебе!

— Спасибо тебе, брат, — с чувством произнёс Гарольд, поспешив сменить тему разговора. Они обсудили положение дел в Нортубрии, затем отужинали вместе с матерью и Айей и разошлись по своим покоям.

Озадаченный Тостиг повертелся с боку на бок и вскоре уснул, а в соседнем покое размышлял о грядущем Гарольд. Прошёл час, веки графа стали слипаться, и в дремотном полузабытьи ему привиделась горная вершина — там, в прозрачной вышине, одиноко парил орёл.

В течение целой недели Гарольд был необычайно молчалив. Затем, переговорив с королём, он внезапно решил отправиться в Нормандию — пришло время возвращать из почётного плена брата и племянника. Гюрт и Леофвайн в один голос отговаривали его, но граф был непреклонен. Тогда к нему воззвал Соломон, он предупредил сеньора о неблагоприятном расположении планет на небосводе и попросил повременить с отъездом месяца на два. Увы — Гарольд не внял его предостережениям.

— Оставь, Соломон! — отмахнулся он, размышляя над чем-то. — Не тебе указывать, когда и что мне делать!

Расстроенный еврей бросился к Эдите. Та попыталась использовать всё своё влияние.

— Тостиг или Гюрт могут прекрасно с этим справиться, — увещевала она.

— Могут, — кивнул Гарольд. — Но тогда Вильгельм решит, что я ему не доверяю. Или опасаюсь.

— Пусть решит. Что тебе до него?! — воскликнула Эдита.

— Тебе этого не понять! — раздражённо бросил граф.

Эдита вздрогнула и опустила голову.

— Прости милая, — обнял её Гарольд и после минутной паузы добавил: — Не тревожься. Это не опасно. Вильгельм мне не враг. Он воин... и человек чести.

* * *

Через неделю, взяв с собой Рагнара, Сигевульфа и два десятка хускерлов, Гарольд отплыл в Нормандию. Сначала всё складывалось благополучно, светило ясное солнце, лёгкий ветерок подгонял корабль. Однако у самых берегов Нормандии саксов поджидала буря. Она напала так яростно и стремительно, что люди не смогли ничего ей противопоставить. Прошло несколько страшных часов, и полуразрушенный корабль, на котором оставалась едва ли половина путешественников, был выброшен на французское побережье.