class="p1">Не нужно путать очевидное восприятие, явственное потрясение с сознанием и пониманием: неуловимость, вырастание к явственности, освоение, его исчерпание – всего лишь различные аспекты и степени эмоции, а не трансформация эмоциональной способности в умственную; именно поэтому подъемы не являются идеями и не более сознательны, чем спады. Просто-напросто имеет место сознание подъема и сознание спада, но не понимание того, чтó подъемы и спады претерпевает. И если на свет выходит сознание, оно непременно заглушит волнение, отодвинет сиюминутное смятение, которое умирает, становясь идеей, в осмысляемое прошлое.

Неуловимые фазы эмоциональных наклонностей разрастаются и, следовательно, подвижны; происходят их явственные и неистовые потрясения, и они тоже подвижны. Их освоение истощается и отклоняется: они все еще подвижны. Разочарования оседают в сторону неуловимого: они подвижны по-прежнему.

Позади и внутри слабого и непродуманного ростка пробивается удивление. Позади и внутри явственного и неистового удивления всходит освоение. Позади и внутри этого освоения угрожает отклонение. В отклонении пробивается росток.

Каждый из этих аспектов проявляется в творении в сопровождении других, в нем кроющихся, в переменной степени; росток, удивление или разочарование беспрестанно смещаются одно к другому: в ментальном чувствовании золотой век невосприимчивости путешествует вместе с классической эпохой эмоции. Творение становится психологическим наблюдением, которое позволяет описать свой образ зыбкому зданию ментальной интроспекции. Чтобы исполнить эту роль, оно не может не быть результатом, производимым нашим рассудком при столкновении с соответствующим ему объектом. Субъект, порождая свое истинное эхо, выдает его психологически точным и не рассматривает как эстетически прекрасное. Однако если обнаруживается психологически истинное, ему соответствует психологически прекрасное. В ментальном чувствовании то, что истинно, прекрасно; поскольку оно продвигается, оно живет.

Всякая вещь какое-то время, пока мы постигаем ее как таковую, целокупна; она утрачивает свою целокупность только потому, что мы утрачиваем способность к ее постижению. Первое, второе, энное никогда не понижается по ходу циклов само по себе, со временем убывает только значение, наш взгляд. Это сознание сужения и заставляет нас искать где-то еще то, что мы уже нашли ранее здесь. Изменение появляется как попытка продержаться на уровне того, что целокупно, как знак ослабления восприятия, каковое, осознавая свое истончение, не отказывается от целостности, знак того, что восприятие неспособно избежать эрозии, взывающий ко второму, к энному разу как к снова первому, уповая в нем на более определенную и неустанную потребность.

Та целокупность, которая сохраняется при прохождении циклов, есть содержание; форма – то, что меняется, содержание – то, в чем она продвигается. Но творя, продвигается ментальность, продвижение формы идет от продвижения ментальности: ментальность продвигается внутри содержания. Не будучи подвижным, содержание не живет изменением, содержание – отнюдь не то, что мертво: оно то, чем дозволяется жизнь формы. В содержании имеет место отнюдь не движение прекрасного, каковое является истинным: в содержании имеет место продвижение внутри прекрасного. Понятие прекрасного, каковое является истинным, это порождающее продвижение содержание, которое, чтобы целиком удержаться на своем уровне, вызывает изменение формы. Как целокупность необходима для содержания, жизнь необходима для поддержания целого в форме, для продвижения формы внутри целого.

Но жизнь не есть форма, формой, ее изменением внутри содержания она раскрывается: жизнь пребывает между содержанием и формой.

Не является жизнь и творящей ментальностью: ментальностью, ее изменением внутри содержания она раскрывается. Жизнь продвигает ментальность, жизнь стоит за ментальностью.

Жизнь не есть ни продвижение ментальности, ни продвижение формы, продвижение на нее указывает: она – та власть, которая производит продвижение.

Жизнь не есть содержание, содержание не живет изменением. Жизнь пребывает между содержанием и продвижением. Жизнь есть содержание, которое обретает власть над продвижением.

Ментальное продвигается внутри содержания как психологическое внутри субъекта, и психологически истинное – это субъект, который сталкивается с соответствующим ему эхом; форма продвигается внутри содержания как эхо внутри субъекта: эхо – это форма. Жизнь – это субъект, жизнь – это содержание, которое эхом, каковым является форма, обретает власть над продвижением.

Содержание пребывает в том, что меняет психологически истинное. Психологически истинен субъект, который сталкивается с откликающимся ему эхом. Эхо субъекта – это форма. Эхо – это форма.

Но для того, для кого прекрасное истинно в мысли, продвижение формы идет от полноты к полноте, как продвижение понятия пойдет от содержания к содержанию: именно поэтому продвижение внутри содержания есть также и продвижение внутри полноты. Содержание есть полнота, эхо субъекта живет благодаря власти содержания.

И ментальное продвигается внутри субъекта; ментальность для субъекта – то же самое, что форма для содержания: за ментальностью стоит жизнь, жизнь – это субъект, обретающий власть над эхом, эхо для субъекта – то же самое, что форма для содержания, эхо – это форма.

Но слишком часто постигавшему целокупность в слишком многочисленных кряду вещах больше не удается достичь того, что он мог обрести прежде, что он уже имеет. Все зрелища и эмоции ведут для него к одному и тому же восприятию, одной и той же целокупности и той же мысли. И эта целокупность оказывается как бы приуменьшена в своем масштабе, разочаровывает при всей своей восхитительности тем, что является лишь временной. Универсальное становится хрупким из‐за времени, смертным из‐за ментального непостоянства. И тогда, отказываясь от происходящего в настоящем и разъедаемого восприятием, он запросит, чтобы изменения размечала и провешивала стабильность. В неизменном будет брезжить надежда на то, что пронизывает все непостоянные вещи.

Сон об истинах

Создать себе комплексы, чтобы их упрощать, изобрести проблемы, чтобы их разрешать, – таков, мне кажется, удел тех искателей, что подчас ждут откликов или надеются на прояснение, которое никогда не приходит, если они не примыслят эти отклики-прояснения, как замышляют вопросы. Истина в этой области – просто ребячество; она существует только тогда, когда ее призывают и она откликается на то, чего от нее хотели. Человек изобретает себе кризисы, неразрешимости, истины – он ждет, он боится только самого себя.

Доходит до того, что самые неопровержимые и, следовательно, самые истинные решения оказываются самыми несуществующими. Что такое доказательство? Истинная мысль, которая останавливает мысль ложную, стена перед ложной мыслью, ее гибель после борьбы; борьбы между двумя фантомами, между двумя аспектами самого себя.

Можно было бы долго посмеиваться над математикой, сей простой игрой доказательств. Мыслитель наводит порядок среди несуществующих объектов, приписывает им значение и возможности, которые существуют лишь в его мысли, и выводит отсюда абсолютные, но неосязаемые истины. Его рассудок «полагает» базисные значения, чтобы из них можно было вывести другие, из чего он постарается извлечь существование значений, более, на его взгляд, обоснованных. Он принимает базисное неизвестное, он получает из