остановить кровотечение и привести одежду в порядок, — взволнованно сказала Яна.

Он, прихрамывая и держась за бок, покорно поплёлся за ней, опираясь на её руку. На лестничной клетке было темно, слабый свет проникал сюда со двора через окно. На втором этаже Яна остановилась и, нащупав звонок на стене, позвонила. За дверью послышались шаги, и на пороге появился отец Яны. Свет из коридорчика упал на стоявшую на площадке дочь и её приятеля. Григорий Иосифович мгновенно оценил обстановку. Четыре года назад он был начальником хирургического отделения в больнице, но после подачи заявления на эмиграцию, его сняли с должности. Руководство хотело его сразу же уволить, но потом передумало — опытный, умелый врач был нужен. Его оставили в отделении к радости коллег и медсестёр.

— Заходите, бедолаги, — пробасил он и вернулся в гостиную. — А твоего друга изрядно поколотили.

— Представь себе, на крыльце дома. Я их и раньше видела, они недалеко живут, в нашем районе, — сказала Яна. — Илюше нос разбили.

— Сейчас я кровь остановлю. Перекись, йод и бинты дома есть, — послышался голос отца. — Илья, снимите пиджак и садитесь. Софья Александровна почистит.

Моложавая красивая брюнетка, мать Яны, в разноцветном байковом халате уже давно стояла у двери спальной комнаты и с беспокойством смотрела на юношу.

— Хулиганьё поганое, — произнесла она и, подойдя к Илюше, взяла протянутый пиджак.

— Мама, это ещё мягко сказано. Бандиты есть во всех странах, — рассудительно проговорила Яна. — Но эти озлоблены потому, что мы евреи. Они же сразу опознали нас и обозвали «жидовками» и «жидовскими мордами».

— Рыба гниёт с головы, Яночка. В антисемитском государстве не пресекают бытовой антисемитизм. Поэтому погромщики и наглеют, — заметил Григорий Иосифович, обрабатывая раны на лице Илюши. — Ну, кажется всё, остановили кровотечение. Как ты себя чувствуешь?

— Главное, живой. Ещё немного бок побаливает и нога, но я уже смогу пойти домой, — проговорил Илюша. — Спасибо за помощь. Уже ночь и мне как-то неудобно.

— Да брось. Сейчас попьём чайку, мы же с женой готовились к этому дню, — ответил он. — Софа, вскипяти воду, а я вытащу торт из холодильника.

Яна потянула Илюшу к себе в комнату, и они сели на тахту.

— У тебя такие замечательные родители. В прочем, я понимал, зная тебя, что другого не может быть. Яблоня от яблока недалеко падает.

Она засмеялась и, взглянув на ссадины на его лице, наклонилась к нему и поцеловала в щеку.

— Я уверена, что и у тебя тоже замечательные предки. Потому, что ты очень хороший, — прошептала она.

— Я люблю тебя, Яна.

— Я это чувствовала. Ты мне тоже очень нравишься, но, к сожалению, я не надёжный партнёр. Меня в нашей стране не ждёт ничего хорошего. Власть нашу семью уже забраковала. Рано или поздно, мы уедем отсюда.

Илюша захватил руками её голову и неумело коснулся губами её сухих губ. В это время они услышали голос Софьи Александровны.

— Ребята, кушать подано!

— Да, мама, — ответила Яна, поднимаясь с тахты. — Пойдём, милый.

Перед уходом Илюша позвонил домой. Трубку взяла Елизавета Осиповна.

— Мама, это я. Я тут недалеко, у Яны. Скоро приду.

— Илья, я попрошу Виктора тебя проводить. Скажи адрес.

— Не надо, мама. Я сам доберусь. Минут через двадцать приду.

— Ну, хорошо. Будь осторожен, сынок, — сказала она и в трубке раздались гудки.

— Папа, я помогу Илюше спуститься во двор, он ещё прихрамывает.

Возле дома никого не было. Глубокая ночь поглотила Москву, и стало так тихо, что слышался даже отдалённый шум машин на Ленинском проспекте.

— Знаешь, Яна, эти парни неплохо меня проучили. Теперь я точно стал умней.

— Ты и раньше дураком не был. А я люблю умных мужчин.

Она обняла его и поцеловала в губы.

— Всё, иди уже. Мама твоя волнуется.

Яна смотрела ему вслед, пока он, ковыляя ушибленной ногой, не скрылся за углом дома, потом повернулась и медленно поднялась по лестнице.

5

Прекрасна пора юности, когда душа жаждет счастья и любви, а тело удовольствий и плотских наслаждений! Она оставляет в памяти каждого человека яркие всполохи, которые нежданно озаряют его жизнь и возвращают в прошлое. Сердце его вдруг защемит тоска по тому времени, когда он был молод, любим, полон сил и надежд.

Неуёмная Катя проявила недюжинную настойчивость, звонила и организовывала, договаривалась с заведующими, и через несколько дней ребята встретились на Арбате в популярном кафе, где по вечерам играли джаз, а прелестная девица пела песни советских и зарубежных композиторов. Вечер только начал опускаться на Москву и на променаде зажглись фонари, но в разгар лета темнота наступает поздно, и было ещё светло и через стекло больших окон хорошо просматривались фасады старых отремонтированных и подкрашенных домов вдоль улицы и многочисленные прохожие, шедшие в театр Вахтангова, с работы или на прогулку.

Добирались на метро парами и радостно приветствовали друг друга, усаживаясь за столом. Школа была уже позади, и наступило короткое, но прекрасное беззаботное время. Стояла хорошая погода, и хотелось гулять, встречаться с друзьями и подругами и не думать о будущем.

— Сегодня замечательный день, — бодро заметила Наташа. — Спасибо Кате, что вытащила нас из дома.

— И надо провести его так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитый день, — сострил Санька. — Предлагаю не скупиться и заказать побольше еды и вина.

На столе уже лежало шесть брошюр меню, и все взялись его изучать. Снова подошёл молодой официант в переднике и принял заказ.

— Пока мы ещё трезвые, давайте обсудим, куда пойдём в воскресенье, — предложил Ромка. — А не попытаться ли нам прорваться в Таганку.

— После смерти Высоцкого я там ни разу не был, — сказал Илюша. — По-моему, без него театр стал неинтересен. В «Гамлете», «Мастере» и в других постановках он исполнял главные роли. В «Галилее» он стоял на голове, сам видел. Если сегодня туда ходят, то просто из ностальгии по Высоцкому.

— Ты не прав, там есть ещё замечательные актёры, — парировал Ромка, — и все они звёзды: Вениамин Смехов, Хмельницкий, Золотухин, Алла Демидова, Губенко, Славина, Леонид Филатов, Ярмольник, Готлиб Ронинсон, Семён Фарада …

— Верно, — перебил его Санька. — Кроме того, там гениальный режиссёр Юрий Любимов. Но ему не дают делать то, что он хочет и как он хочет. Почти за все постановки приходилось воевать, а «Владимира Высоцкого» и «Бориса Годунова» просто запретили. «Берегите ваши лица» на стихи Вознесенского запретили после третьего представления, там Высоцкий пел «Охоту на волков». Он принял его на работу, когда в «Современник» его не взяли. И тоже не взял бы, но Высоцкий пришёл с гитарой. Любимов попросил его