сыграть, и тот что-то спел. Это решило его судьбу. Похороны тоже ему организовал грандиозные. А отец, между прочим, еврей, от него отрёкся, заявив, что антисоветчик ему не сын. Даже проститься не пришёл.

— Мне отец рассказывал, как однажды его приятель приехал из Ленинграда в командировку, — вступила в разговор Яна. — Он вечером, когда закончил свои дела в институте, захотел пойти на «Мастера и Маргариту». Ему объяснили, как попасть в театр. И вот он подходит к воротам заднего двора. Охранник его спрашивает, куда это он … К Готлиб Михайловичу Ронинсону, говорит. Ну, те его тут же пропускают, и он идёт по коридору и сталкивается с актёрами, которые выходят, заходят или просто сидят и гримируются в своих уборных. Входит в фойе и растворяется среди зрителей. А в зале уселся на откидную скамью на пружине, которая прикручена к креслу и открывается в сторону прохода. Так он сходил в театр и был в восторге.

— Здорово, но мы так не пойдём, мы москвичи, что-нибудь придумаем, — подытожил Ромка.

— А я предлагаю поехать в Серебряный Бор или Химки покупаться, позагорать. Говорят, очень тёплая вода. В театр, ребята, нужно ходить осенью или зимой. Скорее всего, Таганка сейчас на гастролях, — подключилась к разговору Катя.

— А что, Катюша дело говорит, — сказал, поразмыслив, Ромка.

На столе уже появились рюмки и бутылка красного молдавского вина, нарезанный белый хлеб и огромное блюдо пахнущего свежими овощами салата.

— Предлагаю выпить, — сказал Санька, разливая вино. — За прекрасных дам!

Все подняли рюмки, свели их над столом, и раздался нестройный звон стекла.

— Хорошее вино, друзья, — произнёс Илюша. — Я недавно читал Омара Хайяма и нашёл у него про питие очень забавные рубаи. Вот, например:

«Хочу упиться так, чтоб из моей могилы,

Когда в неё сойду, шёл сильный запах милый,

Чтоб вас он опьянял и замертво валил,

Мимо идущие товарищи-кутилы».

— Как современно, будто сегодня написано, — восхитилась Катя.

— Или ещё один, правда, немного грустный:

«Растить в душе побег унынья — преступленье,

Пока не прочтена вся книга наслажденья,

Лови же радости и жадно пей вино.

Жизнь коротка, увы! Летят её мгновенья».

— Да, глубоко копнул Хайям. Даром, что мусульманин, — произнёс Ромка.

— Так, всё, друзья, кушать подано, — заявил Санька. — А вот и наши стейки!

Из кухни вышел официант с большим подносом и направился к ним. Он расставил на столе тарелки с бифштексом и жареной картошкой и пожелал приятного аппетита. На маленькой эстраде в углу зала появилось трио музыкантов и начало играть джаз. Ребята ели и над их молодыми головами витала знакомая мелодия «Каравана».

6

Над Москвой уже воцарилась ночь, когда они, немного опьяневшие от вина, еды и разговоров, вышли из кафе. На фоне чёрного неба фонари горели ярко, выхватывая из темноты лица и фигуры идущих мимо прохожих. Решили вместе двигаться к станции метро, разбившись на пары. На Добрынинской поднялись на эскалаторе и оказались на Люсиновской, откуда дорога домой занимала не более минут сорока.

— Ребята, до свиданья! — попрощалась Наташа. — Было здорово!

— Пока, друзья, я провожу Наташу, — сказал Санька. — Парни, через пару дней увидимся у меня. Есть о чём поговорить. Илюша, будь осторожней, не лезь на рожон.

— А меня Яна защитит, — ответил Илья.

Санька засмеялся, обнял Наташу за плечи, и они свернули в тёмный переулок. Вначале шли молча, поглощённые неизъяснимым чувством свободы и внутренней гармонии.

— Нас соединила общая судьба. Мы не должны расставаться, Сашенька, — произнесла Наташа. — Ты ещё любишь меня?

— Да, очень.

Она остановилась и молча посмотрела на него. Он заметил её нерешительность и спросил:

— Ты что-то хотела сказать?

— Сашенька, я тоже люблю тебя. Я хочу, чтобы ты увидел, как я живу. Пойдём ко мне.

— Уже поздно, твои родители, наверно, спят. Мне как-то неудобно.

— Они вчера уехали в подмосковный санаторий, — сказала она. Он почувствовал овладевшую ею неловкость. — Я не хотела тебе раньше об этом говорить. Ты не обиделся?

— За что, Наташенька?

Он прижал её к себе и поцеловал в полураскрытые губы. Через минут десять они вошли в парадное и поднялись лифтом на седьмой этаж. Она вынула из сумочки ключ и открыла дверь. В квартире было темно. Лишь отдалённые уличные фонари и окна соседних домов бросали на занавеси и стены рваные лоскуты света. Она щёлкнула включателем, и красивая хрустальная люстра осветила большую гостиную с мягкой кожаной мебелью, высоким книжным шкафом и сервантом.

— Что-нибудь выпьешь? — спросила она. — У отца в баре полно всего.

— Давай просто водочки.

— Есть «Столичная». Она тебе нравится?

— Очень. Это одна из немногих вещей, которыми Советский Союз может гордиться.

Наташа достала из серванта две хрустальные рюмочки и налила водки. Комната сразу же наполнилась её особенным ароматом.

— Погоди. У нас, кажется, и лимон есть.

Она зашла на кухню и открыла холодильник. Санька подошёл к ней, когда она резала лимон.

— Люблю этот запах. Не знаю почему. Наверное, дело в генетике. Мои далёкие предки жили на Ближнем Востоке.

— Мне нравится, что ты не скрываешь, что еврей. Мой дедушка говорит, что без вас христианская цивилизация не достигла бы таких высот.

— Ты славный человек, Наташа. Я прилип к тебе не только потому, что ты красавица.

— А вот об этом подробней.

Она улыбнулась и подала ему ломтик отрезанного лимона. Они выпили, и живительная пьянящая влага обожгла горло и пробежала по телу. Пойдём, я покажу тебе мою комнату. Она потянула его за руку, и он послушно пошёл за ней.

— Ну, как она тебе? — спросила Наташа.

— Прекрасная комната.

— Старший брат женился, и наши родители и родители жены помогли ему купить кооперативную квартиру. А я из своей комнатки перебралась сюда.

Он нерешительно присел на тахту, и она опустилась рядом с ним. Затенённый абажуром свет торшера придал ей смелость, и она легла на его колени. Её каштановые волосы мягко спадали на его ноги и руки, глаза, затуманенные алкоголем, призывно смотрели на него. Она охватила руками его голову и наклонила к себе.

— Поцелуй меня, Сашенька. Ты боишься?

— Нет. Просто ещё не привык.

Наташа вдруг поднялась, повалила его на тахту и поцеловала в губы. Он ответил ей, прижал к себе и теперь оказался сверху. Его охватило возбуждение, он помог снять платье, и, с трудом сдерживая страсть, вошёл в неё. Вначале она вскрикнула от боли, потом успокоилась и стала раскачиваться в такт его движениям, пока не почувствовала изливающийся в неё горячий поток.

Он лежал рядом с ней, отдыхая после блаженства любви и держа её за руку.

— Ты первый, Сашенька, до