– К сердцу прижмет, – лукаво прошептала Елисавет, не сводя снего своих искристых очей.

Мгновение царило молчание, потом князь Федор взамешательстве кашлянул, а Елисавет усмехнулась – и вдруг резко села на траву,раскинула юбки, выставила ножки, туго обтянутые зелеными чулочками:

– Ох, я и напрыгалась! Устала! А взгляните, князь, на моичулочки и скажите, что вы о них думаете?

– Они… на диво зеленые, – не покривив душою, изрек князь.

– Экий вы бука! А ведь только что из Парижа! Зеленые! Что,очень я отстала от моды? Какие теперь чулки носят при дворе?

– Совершенно такие, – поспешил заверить ее князь Федор,мучительно стараясь припомнить, какого цвета чулки были у его последнейлюбовницы. Дама была модница, да… но, поскольку встречаться им удавалось лишьпо ночам, в садовой беседке, у него не было ни возможности, ни желанияразглядывать ее чулки.

– А подвязки? – не унималась Елисавет, еще выше оголяяточеную ножку. И впрямь жалко было прятать такое совершенство под множествомдлинных юбок!

Князь Федор сказал довольно громко:

– Право, какой жаркий нынче день!

Вдруг громкое мяуканье раздалось рядом – злое, воинственное,с подвывом.

Елисавет невольным движением обрушила юбки на колени:

– Брысь! Брысь, проклятые!

– Брысь! – подхватил князь Федор. – А ну, пошла отсюда! – И,поскольку кошка не унималась, он счел нужным забежать в кусты. Некоторое времяраздавались его «брыськанье» и кошачье сердитое шипенье, затем все стихло, икнязь Федор выбрался на полянку, где застал Елисавет уже не сидящей впрельстительной позе – она лежала навзничь, и рыжие волосы ее сплетались стравой.

– Вы простудитесь, сударыня! – изрек Федор, с усилиемвынуждая себя говорить хотя бы с малой толикой волнения.

– О, земля уже теплая! – беззаботно отозвалась Елисавет,нежно поглядывая снизу. – Да вы присядьте, сударь, вот здесь, рядышком – самиубедитесь. – И она властно похлопала по траве рядом с собой.

Можно было бы, конечно, сослаться на белые кюлоты, которыеон боится запачкать, но не хотелось выставлять себя полным дураком, поэтому онвсе же опустился на корточки ввиду прелестных сливочно-белых холмов, выпирающихиз дерзкого выреза платья.

– А каковы носят парижские дамы декольте? –полюбопытствовала Елисавет. – Я слышала, что теперь не модно открывать грудьслишком уж глубоко.

– Сие зависит не от моды, а от красоты самой гру-ди, –сказал Федор довольно сухо, но тут же сгладил впечатление от своего равнодушия:– Вы, сударыня, можете позволить себе вырез какой угодно глубины… («Хоть допупа!» – это грубоватое замечание он все же поймал на кончике языка.)

– Правда? – обрадовалась Елисавет. – Да, у меня красиваягрудь, я знаю! И она тугая, хотя кожа очень нежная. Да вы попробуйте,потрогайте! – И, так внезапно схватив Федора за руку, что он чуть не повалилсяна кокетку, она потянула его ладонь к себе, явно намереваясь возложить натрепещущие полушария.

С усилием восстановив равновесие, он, однако, ухитрилсязамедлить сие движение и, встретив ошеломленный взор Елисавет, пояснил:

– Легендарная красавица Диана де Пуатье уверяла, будтомужская рука вредна для нежной кожи тех, чья грудь красиво вздымается… Присолнечном свете, сударыня!

– Что-то ни разу не замечала, чтоб у меня ухудшилась кожа! –запальчиво воскликнула Елисавет и осеклась, хотя Федор вполне мог продолжить еемысль: «Хотя мужские руки касались ее весьма многажды!»

Он немало слышал о похождениях этой веселой царевны, которуюуже называли «русской Марго», ибо она, подобно великолепной МаргаритеНаваррской, очень бурно начинала свою юность. Князь Федор вовсе не был ханжой –свобода обхождения нравилась ему куда больше, чем теремные российские нравы,однако дотронуться до соблазнительной Елисавет он не отваживался. И дело здесьбыло не только в неминучем гневе молодого государя, явно увлеченного своейраспутной тетушкой: все можно было бы устроить шито-крыто. Просто не нравиласькнязю Елисавет – не нравилась, и все тут! Ни душа, ни плоть его не волновалисьпри виде сей доступной прелести. Окажись на ее месте любая другая… да нет, втом-то и загвоздка, что не лю-бая. Просто – другая… Словом, опять складываласьситуация пренеловкая, как и давеча, когда решался вопрос о цвете чулок, поэтомуистошный собачий брех, раздавшийся совсем рядом, был воспринят князем Федором снемалым одушевлением.

Опять последовала пробежка по кустам, грозные крики: «А нупошел! Вон отсюда!», потом жалобное тявканье, которое стремительно удалялось,пока не стихло совсем… и Федор вздохнул с облегчением, когда, воротясь наполянку увенчанным новой победою, застал Елисавет не лежащей, а вновь сидящей,со скромно расположенными волнами юбок, вполне прикрывающими ножки. Но стоилоей заговорить, как Федор понял, что его испытания еще не закончились.

– А что вам больше всего… – таинственно начала Елисавет,внимательно разглядывая, как бы это поизящнее выразиться, покрой кюлот князяФедора. Казалось, ее особенно беспокоит, не тесны ли они в шагу. – А что вамбольше всего понравилось в Париже? Что порадовало? Говорят, там теперь в моде…кое-что итальянское? – вновь пошла на штурм Елисавет, глядя на Федора снизувверх с детски невинным выражением.

Он скрипнул зубами. Кое-что итальянское? Любопытно, что онаимеет в виду… Ну, погоди!

– Больше всего меня порадовало, что я попал в Париж черезполтора столетия после того, как Екатерина Медичи вводила в бой свой «летучийэскадрон», – сердито проговорил князь. – Юные и грациозные девицы прыгали впостель ко всем иностранным дипломатам, так что ничего не стоило внезапнообнаружить у себя красотку в постели… или где угодно, сударыня.

Увы, его рассчитанную грубость Елисавет, по-видимому,пропустила мимо ушей: глаза ее вспыхнули еще более игриво.

– Да! – воскликнула она восторженно. – Я слышала, что этидамы для прельщения любовников пользовались специальными притирками, которыеспособствовали росту волос в сокровенном месте до такой длины, чтобы можно былоих завивать и подкручивать подобно усам! Это правда?

«Многая помощь бесам в женских клюках!» – угрюмо подумалкнязь Федор и с тоской покачал головою:

– Не ведаю, ваше высочество. Не привелось, увы, доселе зретьтакого чуда.

– А хотите? – возбужденно взвизгнула Елисавет. – Хотитепоглядеть? Ну так вот!