– Конечно, смерти бывают разные, – согласился князь Федор. –Но ведь и яды – тоже! Жил лет пятьдесят назад такой итальянец – Экзили его имя.Это был незаурядный отравитель: по части ядов он являлся художником, подобноМедичи, Борджа и Козимо Руджиери [21]. Сей Экзили, который совершал отравленияне ради корысти, а следуя неодолимой страсти к экспериментаторству, изобрелвесьма хитроумный яд. В живых организмах он скрывался так искусно и с такойхитростью, что совершенно невозможно было его распознать. У животного всеорганы оставались здоровы и невредимы: проникая в них как источник смерти, этотхитрый яд в то же время сохраняет в них видимые признаки жизни. Сие снадобьеускользает при любых осмотрах; оно настолько таинственно, что его невозможнораспознать, столь неуловимо, что не поддается определению ни при какихухищрениях, обладает такой проникающей способностью, что ускользает отпрозорливости врачей; когда имеешь дело с этим ядом, опыт и знания бесполезны!Из него делают порошки и жидкости: одни действуют тайно и изнуряют медленножертву, так что она умирает после долгих страданий. А другие столь сильны и мгновенны,что убивают, подобно молнии, не оставляя принявшему их времени даже вскрикнуть.

– Ай да племянник! – пробормотал Алексей Григорьич. – Ай дабукарь [22]! Хвалю! Не зря по заграницам шастал!

Василий Лукич, по своему обыкновению, молчал. До негодоходили слухи, что в Париже у князя Федора была репутация модника,соблазнителя, забияки – и в то же время человека с беспощадным, холодным умом,куда более острым и стремительным, чем его шпага. Похоже, что так… похоже, чтотак, и какая удача, что этот ум, это оружие навострено на службу Долгоруковым,против их исконного врага!

Князь Федор тоже молчал, отдыхая после своей пламенной речи.Он был упоен химией, видя в ней не столько науку, сколько изысканное и высокоеискусство, однако происшедшая сейчас сцена была занимательна для физиономистакуда более, чем для химика! Его дядюшки уже поизображали скорбь над теломвнезапно умершего Меншикова, уже попировали на его поминках, уже начали делитьзвания и власть… уже стиснули в своих объятиях молодого императора, вынудилиего отречься от прежних клятв и дать слово другой прелестнице. Не составлялотруда угадать, кто будет новая невеста Петра, – конечно, красавица ЕкатеринаДолгорукова! Все сбудется, как они хотят, даже как они и мечтать не смели – адоставит им это все на золотом блюде отважный грехотворец Федька, которого онисделают послушным игралищем своих разнузданных страстей! Всем он оказался вдругс руки, этот Федька! Ну и, надо полагать, не поскупятся для него наградою, очем бы ни попросил. Он-то знал, чего попросит – нет, потребует! – и тольконадежда давала сейчас силы продолжать игру.

Федор с трудом удерживал смех: по лицу Алексея Григорьичаясно было видно, что он прямо сейчас готов вручить племяннику бутыль с ядом,отравленный шарф, камзол, перчатки – бог весть что! – и отправить губитьсветлейшего. Однако хитрый Василий Лукич никак не мог перестать ходить вокругда около:

– Экие чудеса ты тут наговорил! Все было бы прекрасно,окажись осуществимо. Но где взять сего яду?

Он заранее знал ответ, и Федор его не разочаровал:

– Я привез с собою малую толику. Удалось купить у одногоаптекаря, который готовил его по старинному рецепту.

– И что же за рецепт? – вкрадчиво поинтересовался Василий Лукич,рассудив, видимо, что, ежели средство и впрямь окажется так хорошо, как говоритФедор, не помешает на всякий случай научиться и самому его изготавливать.Впрочем, следующие слова племянника напрочь отбили у него желание занятьсяхимическими опытами:

– Яд сей имеет сладковатый вкус и называется кантареллой.Готовится он самым необычным способом. Кабана заставляют проглотить большуюдозу мышьяка, затем, когда яд начинает воздействовать, животное подвешивают заноги, и вскоре, когда тело его уже сотрясают конвульсии, а изо рта начнет течьядовитая слю-на, ее собирают в серебряное блюдо и наливают в герметичнозакупоренный флакон. Но говорю же вам, дядюшка, у меня есть этот яд, вамтрудиться не надобно!

– Ну и чего же ты задумал, Федька? – едва выговорилпересохшими от нетерпения губами Алексей Григорьич. – В одночасье Данилычауморить или пускай помучается?

Понятно, какой ответ был бы желателен Долгорукову! Но князьФедор знал и другое: он не запятнает своих рук смертью отца той, к которойвластно влекло его сердце. Он только чуть-чуть изменит череду событий,чуть-чуть подтолкнет судьбу. Никаких смертей! Только маленькая подножка еговысококняжеской светлости, для которого всякая масть в козырях, даже судьбадочери, – остальное, можно не сомневаться, сделает молодой император!

Поэтому Федор не ответил Алексею Григорьичу; вопрос ВасилияЛукича показался ему куда интереснее:

– Коли ты так все порассудил, то, может, и знаешь, через чтоДанилыча отрава настигнет?

Федор медленно улыбнулся. Теперь ему казалось, что онпредвидел ответ на этот вопрос еще вчера, когда во дворце Меншикова забрел вшахматную комнату! И он проговорил, глядя в невинные голубые старческие глазаВасилия Лукича своими яркими, молодыми, но столь же голубыми и невинными:

– Надо полагать, господин генералиссимус по-прежнему играетв шахматы только белыми и грызет голову ферзя, когда задумается?

– Шахматы! – презрительно проворчал Алексей Григорьич.

Василий же Лукич не проронил ни слова, а на лице его… Федорудивился: не радость, не торжество. Что, страх, что ли? Да нет, не может быть!

«Я наступил на голову змеи», – пришло в этот миг в головуВасилию Лукичу старинное выражение, означающее, что дело чревато бедою, ноотступать было уже поздно.

– Ох, ну угодил! Ну, порадовал! Ну, уважил, крестничек!

Князь Федор едва удержал изумленно взлетающие брови: воткак, Меншиков уже считает себя его крестным отцом? Верно, за то, что в егоприсутствии великий государь некогда отправлял молодого князя за границу? Надополагать, и впрямь доволен подарком, если расщедрился на такие слова!