– Само собой, – сказала мисс Сапсан и вывела нас с Нур в вестибюль, где Енох бессовестно подслушивал, припав ухом к двери.

– О ком это «о нем»? – спросил он, шагая за нами следом. – Кто этот «он»?

– Мистер О’Коннор! Мне казалось, я просила ждать нас в Доме-над-Канавой! – процедила мисс Сапсан. – Вскоре вы узнаете все, что вам следует знать.

– Мне все это не нравится, – проворчал Енох. – Кстати, вам двоим не мешает хотя бы умыться. Вы черт знает на что похожи! И, если честно, от вас пахнет. Уж если даже я такое говорю, можете себе представить всю степень… скажем так, запаха.

Нур оглядела свою блузку в пятнах засохшей грязи и крови, и поморщилась. Напротив бывшего кабинета Бентама были туалеты, а Франческа оставила у дверей стопку полотенец и сменную одежду.

– Да-да, конечно, переоденьтесь, но побыстрее, – сказала мисс Сапсан. – Не хочу опоздать на собрание.

Терзаясь совестью, я все-таки потратил лишние полминуты, чтобы подержать руки под струей горячей воды, смыть с лица запекшуюся грязь и почистить уши. Мне это было необходимо – хоть несколько секунд побыть одному, немного перевести дух. Сбросив рваную рубашку и промокшие джинсы, я переоделся в то, что принесли Франческа и Сигрид. Сказать по правде, я бы и костюм розового кролика надел с радостью, лишь бы ни минуты дольше не оставаться в рубашке, испачканной кровью Ви, – но, к счастью, до такого унижения не дошло. Мне досталась обычная старинная одежда: белая рубашка без воротника, но зато с уймой пуговиц, черные брюки, черная куртка и черные ботинки. Руки тряслись, но я заставил себя замедлиться, дышать глубоко и сосредоточиться на мелких движениях, которые были нужны, чтобы застегнуть все эти бесконечные пуговицы. После нескольких попыток дыхание выровнялось. По размеру все подошло, даже ботинки. К костюму прилагались жилет и галстук, но соперничать с Горацием за звание главного модника я не собирался и оставил их на туалетном столике, а грязную одежду бросил в угол.

«Пора идти», – сказал я себе, но все еще медлил. Постоял немного, пригладил волосы и подошел к зеркалу в золоченой раме. Я так устал, что чувствовал себя столетним стариком, – но выглядел вроде бы неплохо.

Картины висели не только в вестибюле, но и по всему туалету. Мне бросилась в глаза фотография Бентама над туалетным столиком. Как странно. На Бентаме был такой же костюм, какой я только что надел, плюс еще цилиндр, галстук и цепочка от карманных часов. По бокам от него стояли животные – вероятно, странные: козленок и маленькая собачка. Бентам смотрел прямо в объектив – как обычно, невесело и сурово.

«Что же с тобой случилось? – мысленно спросил я, глядя ему в глаза и думая о том, что Бентам застрял вместе с Каулом в Библиотеке Душ. – Если твой брат воскрес, то, может, и ты вернулся?»

И тут, хотите верьте, хотите нет, его губы шевельнулись. Меня словно током ударило: я подпрыгнул и бросился вон из туалета.

Нур уже ждала снаружи и явно чувствовала себя не слишком удобно в новой одежде – длинном, по щиколотку, полосатом черно-белом платье. Волосы ее были наспех стянуты в хвост, а лицо сияло чистотой. «Как же здорово, – подумал я, – что ей почти ничего не нужно, чтобы оставаться красавицей!»

– Выглядишь потрясающе! – выпалил я.

Нур покачала головой и хмыкнула, словно я сказал невыносимую банальность.

– Я выгляжу так, словно собралась на похороны в цирке, – отрезала она и улыбнулась, теперь уже от души. – А вот тебе этот костюм идет. – Она окинула меня взглядом и вздохнула. – Ну что, как ты?

Этот вопрос мы задавали друг другу постоянно. Что и говорить, времена были неспокойные, так что лишний раз спросить не мешало.

– Нормально, – сказал я. – А ты?

За этими, на первый взгляд, простыми вопросами скрывались сотни возможных оттенков смысла. В данном случае я интересовался двумя вещами: «Что ты столько времени делала в туалете?» и «Удалось ли тебе хоть на минуту перестать прокручивать в голове фильмы ужасов?»

Она пожала плечами:

– Из каких только мест не пришлось выковыривать грязь! Ты не поверишь! – А потом уже серьезно добавила: – Со мной все в порядке.

Мы и так стояли совсем рядом, но она подошла вплотную и положила голову мне на плечо.

– Прости, пожалуйста. Когда я нервничаю, все время на что-нибудь жалуюсь.

Я прижался щекой к ее волосам.

– А мне казалось, ты жужжишь и вибрируешь, когда нервничаешь.

– Нет, но надо попробовать.

Я обхватил ее руками и крепко прижал к себе. Где-то внутри у меня был такой индикатор – датчик уверенности, измеритель храбрости, что-то в этом духе, – и всякий раз, когда я прикасался к Нур, стрелка этого воображаемого прибора подскакивала на максимум.

– Готова? – спросил я.

– Готова исповедаться в своих грехах, – промолвила она, и не успел я возразить против такого выбора слов, как мисс Сапсан и Енох ворвались в вестибюль и потянули нас к выходу.

Прогулка по Дьявольскому Акру вышла сюрреалистическая. То есть в еще большей степени, чем всегда. Дело было не в странном небе – темно-лиловом, словно синяк, а не тошнотворно-желтом, как обычно, и не в сугробах пепла, взметавшегося у нас из-под ног, и не в темных потеках засохшей крови на стенах домов. Дело было в самой идее – от которой, впрочем, легко было отвлечься. В мысли о том, что теперь мы живем в кошмарном сне, в обреченном мире, где уже произошло все самое ужасное, что я только мог представить, – за исключением гибели всех, кого я любил. Это был суровый, непреложный факт. И эту чудовищную новость нам предстояло сообщить всем нашим друзьям.

Енох продолжал меня донимать: «Кто такой этот „он„? Это тот, о ком я думаю? Так это из-за него меня чуть не оглушило костями, посыпавшимися с неба? Он вернулся?» Но я ничего не отвечал, и в конце концов мисс Сапсан пришлось вклиниться между нами, чтобы Енох оставил меня в покое.

До сих пор я не задумывался о том, как по-дурацки спроектирован Дом-над-Канавой. И только сейчас, когда увидел его снова, перейдя последний мостик над узким притоком Тифозной канавы, до меня дошло, что это действительно полный бред. Четвертый этаж был вдвое шире первого, так что все здание напоминало перевернутую пирамиду. Оно бы наверняка давно уже рухнуло в канаву, если бы не целый лес деревянных подпорок и свай, поднимавшийся до верхних этажей. Пытаясь как-то сгладить неприятное впечатление, Фиона украсила дом цветами – оплела его весь ветвями пурпурного шиповника, такими длинными и толстыми, что они превратились в дополнительную опору. Шиповник обвивал сваи и расползался по стенам из окон. Но у меня он не вызвал ничего, кроме ужаса, напомнив о тех лианах, которые опутали нас на Могильном Холме и заставили беспомощно наблюдать, как зверствует Мурнау.