И вот сейчас я держала в руках телефон с сообщением, в котором, возможно, заключался ответ на все мои вопросы, на мои чаяния, и не в силах была его прочитать.

Автобус входит в крутой поворот, и впереди появляются первые строения Анкары. За окном вспыхивают уже не нужные в свете разгорающегося дня фонари. И я, наконец, нахожу в себе силы и открываю сообщение.

«Потеря работы — это неприятно, — читаю я. — Но помочь ничем не могу, мой штат полностью укомплектован. А ни в каком ином взаимопонимании, кроме рабочего, я не нуждаюсь. Удачи».

Эти слова бьют меня наотмашь.

Ни в каком ином взаимопонимании, кроме рабочего, не нуждается…

Я вдруг вспоминаю женщин, которых видела тогда в гостях у Тимура. Как они увивались вокруг него, как каждая явно желала приблизиться к нему и как он смотрел на них — брезгливо и неприязненно. Чем-то подобным веет и от его ответа мне. Видимо, он решил, что наша дружеская переписка зашла слишком далеко, что я посмела на что-то претендовать… Посмела давить на него, не ждать смиренно, когда он сам соизволит меня позвать, задавать прямые вопросы… Решил вот так вот поставить на место, дать понять, что не считает себя ничем мне обязанным и видеть рядом с собой не желает.

Ну конечно. «Незаменимых у нас нет», как сказал мне Сергей Петрович Голубев, отзывая из Сунжегорска. Я ведь знала, что у Тимура давно уже новый пресс-секретарь… А я… Зачем я нужна ему? Слишком резкая, слишком решительная. Я, осмелившаяся допускать какие-то фривольности в нашей переписке.

Может быть, он тогда еще почувствовал эту пробежавшую между нами искру? И тогда уже решил, что ему все это совершенно не нужно? Для чего? Лишние эмоции, лишние проблемы… Он — бесстрашный воин на службе у своей родины. И все, что отвлекает его от великой цели, должно быть безжалостно отодвинуто в сторону… Что ж, кто виноват, что я в ответ рассчитывала на внимание с его стороны? Очевидно, не он.

Автобус тем временем подруливает к автовокзалу. За окном, несмотря на ранний час, начинается привычная турецкая суета и мельтешение. Гудят другие автобусы, спешат куда-то люди, мелькают сумки, тележки, тюки. Звучит разноголосая речь. И я вдруг, неожиданно для себя, громко объявляю на весь салон по-турецки:

— Одну минуту, пожалуйста, я выхожу.

И действительно поднимаюсь со своего места и иду к выходу из автобуса. Водитель достает из багажного отделения мою дорожную сумку. Совсем небольшую — и все же в ней заключена вся моя жизнь. Вечным скитальцам — без дома, без семьи, без друзей — незачем обзаводиться лишним скарбом, багажом, как физическим, так и эмоциональным.

Я на пару минут останавливаюсь перед зданием автовокзала. Теперь мне нужно в аэропорт, в Москву. К генералу Голубеву, добиваться отставки. Получить право на мирную жизнь, которая… Которая, в общем-то, совершенно мне не нужна. Теперь — не нужна.

Да и смогла бы я жить ею, если уж быть окончательно честной с самой собой? Смогла бы жить, зная, что где-то по-прежнему льется кровь, но мне до этого вроде как нет дела?

Странно, но я вдруг чувствую что-то сродни отчаянию. Внутри у меня расползается гулкая звенящая пустота. Я просто… Я, наверное, разучилась жить иначе, не подчиняясь приказам, радуясь каким-то простым вещам. Я…

Я придумала себе какую-то тихую мирную жизнь, которой — теперь я предельно ясно это понимаю — на самом деле не существует. И о чем мне просить генерала Голубева, теперь непонятно.

Ведь меня же учили этому, мне много лет внушали, что мой долг — служить родному краю, родине, людям. Отстаивать правду любыми способами. Просыпаться ночами от кошмаров, наполненных подробностями боевых операций, и каждый раз с удивлением ощущать собственное тело и обнаруживать, что ты еще жива… Каждый раз, как что-то идет не так, мучиться чувством вины — не просчитали, недодумали, не смогли. И надеяться на какое-то спокойствие, личное счастье в наших обстоятельствах… Наверное, это утопия.

Да, наверное, я действительно могу уговорить Сергея Петровича, уломать, потребовать в конце концов. Могу поселиться в любом мирном городке, снять квартиру, завести друзей, может быть, встретить кого-нибудь. Может быть, даже родить ребенка. Я ведь еще не так стара… Закрыть глаза на все, чем я занималась долгие годы, забыть о грохоте разрывов, о взрывах бомб, о людях, находящихся под несправедливым подозрением в государственной измене. Жить образцово и просто… Мирно… Но как?

Я подхватываю с земли сумку, захожу в здание автовокзала, наклоняюсь к окошку кассы и произношу:

— Будьте добры, билет до Диярьбекира. В один конец.

А затем, сунув в карман полученную карточку, вытаскиваю мобильный и набираю знакомый номер. Трубку снимает штабной — узнаю его по голосу, недавний выпускник Академии, я лично тестировала его на детекторе лжи.

— Полковник Гальцева у аппарата, — привычно жестко произношу я. — Выпиши мне пропуск на шесть утра. Я возвращаюсь.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — чеканит он.

Я поднимаю с земли рюкзак и иду к веренице стоящих у обочины автобусов.

* * *

Солнце постепенно опускается за горизонт, а я все продолжаю размышлять о том, как судьба, случается, сталкивает, схлестывает двух людей, возможно, при других обстоятельствах, способных составить счастье друг друга. Наверное, все же есть в этом некое предопределение. Почему среди тысячи ежедневно попадающихся тебе на глаза лиц ты вдруг выделяешь одно — и сердце начинает судорожно биться, и в горле возникает комок. Но жизнь вмешивается, вносит свои коррективы, и вот ее поток уже разносит вас в разные стороны. И в памяти остается лишь еще одна ничем не закончившаяся встреча, еще одно воспоминание и, если повезет, еще один сюжет.

А за окном моего наблюдательного пункта тем временем уже темнеет. Разносится протяжная песнь муэдзина. Ночь опускается на город, и ледяные воды Босфора уже не отливают синевой. Нет, теперь они черны, как ночное небо, и в них дрожат, отражаясь, сотни разноцветных огней — фонарей, реклам, вывесок. Самые фешенебельные отели готовы встретить туристов, самые роскошные рестораны распахивают для них свои двери, самые модные ночные клубы просыпаются, чтобы обрушить на посетителей безумные музыкальные ритмы.

Этот каскад огней отчего-то напоминает мне другой великолепный город-картинку, где мне не раз доводилось бывать. Вот только здесь нет игорных заведений, а там именно они сияли ярче всего, зазывно мерцали огнями, заманивая вас в волшебную страну, где за одну ночь можно стать миллионером или потерять все. Да, я говорю о Лас-Вегасе, сказочной мультипликации, раскинувшейся среди мертвой выжженной солнцем пустыни.

Риск, азарт, игра — понятия, испокон веку толкающие людей на опасные поступки. Это своего рода наркотик, заставляющий преодолевать инстинкт самосохранения, бросаться ва-банк навстречу приключениям, сжигать за собой мосты. Он действует не на всех, существуют люди, обладающие своеобразным иммунитетом к нему, но раз познав вкус азарта, человек уже не откажется от этого искрящегося в крови, как шампанское, ощущения, не вернется к повседневной рутине. Обаятельные мошенники, виртуозные шулеры, неутомимые искатели приключений странствуют по миру, иногда встречаясь нам на пути. Беспринципные и рисковые, они очаровывают и внушают страх. Нам ни в коем случае не хочется становиться невольной мишенью их атак, но оторвать от них взгляд, завороженный красотой и блеском игры, мы не в состоянии.