«Ты мне все-таки при случае расскажи про будущее, — задумчиво произнес Младший. — Хотя бы в общих чертах».

«В планах», — кивнул я.

За этим безмолвным разговором мы добрели до корпуса, вошли внутрь, поднялись на второй этаж. Полтора десятка шагов по коридору — и вот уже и наша палата…

«Стой!» — встрепенулся вдруг Младший, едва мы переступили порог.

«Что такое?» — недоуменно нахмурился я.

Кстати, при нашем появлении все разговоры в палате, гул которых был слышан и в коридоре, резко, словно по команде, стихли.

«Кровать!» — многозначительно бросил тем временем Младший.

«Что кровать? Объясни толком!»

«Похоже, она “заминирована”!»

Я присмотрелся: и в самом деле похоже: покрывало слегка сбито, спинка, пусть и самую малость, но, вроде бы, наклонена…

Тема известная: каркас ложа лагерных кроватей крепился к спинкам на этаких металлических крюках-кронштейнах. Не представляло ни малейшей сложности, приподняв, с них его снять — и облокотить на самый краешек. Тогда при малейшей нагрузке — например, если кто-то неосторожно на кровать присядет — вся конструкция шумно падала. Ну а дальше — по обстоятельствам. Можно было просто поржать над жертвой, а можно — накинуть на нее, растерянную, одеяло и устроить «темную»…

Но на «темную» я, вроде как, пока не наработал — значит, скорее всего, меня хотят просто выставить на посмешище.

«Наверняка это все Михеев!» — заявил Младший.

Нехорошо прищурившись, я оглядел палату. Ант и впрямь был здесь, сидел на кровати у левой стены — должно быть, спальное место ему уступил один из «миньонов», помнится, перед обедом оно было кем-то занято. Михеев смотрел на меня — как, собственно, и все остальные присутствующие. Вот только не в лицо, а куда-то в район пояса. И что-то взгляд Томилинского короля совсем не лучился самодовольством, не назвал бы я это и «покер фейсом» — в глазах паренька метались растерянность и даже что-то похожее на испуг.

Недоумевая, я посмотрел вниз — и все понял: моя правая рука по-прежнему сжимало пресловутую «розочку». Больше того, вниз по стеклу сбегала алая струйка — не иначе, разбивая бутылку, я сподобился что-то себе порезать… Надо же, даже не заметил!

Как бы то ни было, со стороны это, должно быть, смотрелось жутковато.

«Черт! — буркнул Младший. — Я думал, ты ее там бросил!»

«Я тоже».

«И что будем делать? С кроватью, и с… этим?»

«Что, что…»

Демонстративно покачав головой — ну что, мол, за детский сад устроили — я неспешно подошел к своей кровати и внезапно для всех, даже для Младшего, ударил по ней подошвой кеда. Еле успел отдернуть ногу — задняя спинка отлетела в сторону, заодно сбив подвернувшийся деревянный табурет с чьей-то одеждой, а каркас панцирной сетки с грохотом обрушилась на пол. Упал только один край — «заминировали» кровать не с обеих сторон. Значит, точно о «темной» речь не шла — чисто высмеять хотели.

С передней, накренившейся спинки кровати соскользнул и спланировал на пол повешенный мной туда перед обедом пионерский галстук. Первым моим порывом было его немедленно поднять, но я удержался.

— Я отлучусь на пару минут, — ровным, подчеркнуто спокойным тоном проговорил я, оборачиваясь к Михееву и остальным. — Надо кое от чего избавиться, — слегка приподнял руку с «розочкой». — И когда вернусь — чтобы все стояло как положено! — кивнул я на обвалившуюся кровать — и в звенящей тишине вышел в коридор.

Ближайшая известная мне урна располагалась снаружи, возле крыльца, так что пришлось мне сперва спуститься вниз, а затем снова подняться. Кровь из пореза на пальце — короткого, но, кажется, глубокого — не то чтобы хлестала фонтаном, но сочилась довольно сильно, капая на пол, так что, вернувшись на второй этаж, направился я не прямиком в палату, а сперва — в туалет. Вот когда ледяная вода из крана оказалась в тему!

Под струей я держал руку где-то минуту. Кисть вконец закоченела, но палец, вроде бы, кровоточить перестал.

Спать, спать, по палатам,

Пионерам и вожатым!

Спа-ать, спа-ать…

Сигнал горна к отбою на тихий час застал меня выходившим в коридор. Понятно, как и в прошлый раз, немудреный текст я додумал сам.

Я был уже на полпути к палате, когда из-за двери вожатской выглянула сердитая Марина.

— Резанцев, что за хождения после отбоя? — строго прикрикнула она на меня. — Можете не спать, если не хотите, но в тихий час все должны находиться в кроватях!

— Палец порезал, — продемонстрировал я на это поврежденную руку. — Ходил промывать.

— Дай посмотрю, — потребовала вожатая, то ли не поверив, то ли проявив положенную ей по должности заботу.

Я протянул ей кисть, успев подумать, что раз кровь уже не идет, так себе получится доказательство моих слов. Но будто по заказу из ранки появилась густая темно-красная капля.

— Зайди, я обработаю, — потребовала Марина, мотнув головой в сторону вожатской.

— Не надо, все уже почти прошло! — зачем-то заспорил я.

— Делай, что тебе говорят! — потянула меня за собой ответственная комсомолка — у нее и значок соответствующий на груди красовался, если что. — Нам тут только какого-нибудь столбняка не хватало!

Вожатская оказалась тесной комнаткой на двоих — ясное дело, делила ее Марина не с Вадимом, а с девушкой, вожатой третьего отряда. Той, впрочем, сейчас здесь не было — должно быть, укладывала внизу собственных подопечных.

Распахнув висевший на стене металлический ящичек с красным крестом на дверце, Марина принялась один за другим вынимать оттуда какие-то разномастные склянки, пока не добралась наконец до пузырька с зеленкой.

— Может, лучше йодом? — осторожно предложил я.

— Йод на открытую рану лить нельзя! — с апломбом заявила вожатая, откупоривая снадобье.

— Тоже мне рана!

— Не спорь!

Порез был густо смазан, после чего вожатая распечатала упаковку бинта и принялась щедро наматывать мне его на кисть — так, словно у меня там и впрямь руку надвое распороло, не меньше!

— Хватит! — снова взмолился я. — Куда столько?

— Много — не мало! — заявила Марина.

— Ну и как мне теперь пионерскую рубашку стирать? — сам не знаю, зачем я произнес это вслух.

— Никаких стирок! — заявила вожатая. — Рану не мочить!

«Ну, хоть не будем каждые пять минут бегать руки мыть!» — язвительно пробормотал Младший.

—