– Лялька, ты могла хотя бы соврать! Сказать, что у тебя мама заболела. Или тетя умерла. Или вообще, передохли, к чертовой матери, все, кого ты знала. И поэтому ты исчезла.

– У меня никто, слава богу, не умер, – тихо произнесла она и потерла локоть, который ударила, когда так грубо и внезапно была сброшена с его колен. – Так сложились обстоятельства, потребовалось срочно уехать, а предупредить тебя я не могла. Знаешь, я сейчас подумала, наверное, не надо было мне возвращаться. Я знала, что не надо. Но не смогла. Так хотела тебя видеть…

Ляля, лихо закинув голову, допила из бутылки остатки шампанского и уверенно направилась в коридор. Андрей растерянно смотрел ей вслед. Неожиданно его взгляд остановился на ее шее – длинной, тоненькой, совсем девичьей. Андрею захотелось броситься вслед за Лялей и изо всех сил сжать ее хрупкую шею, чтобы она треснула в его натренированных пальцах пианиста, как веточка экзотического дерева. Эта картина так реально нарисовалась в его голове, что он даже непроизвольно сжал кулаки. А потом испугался по-настоящему за себя, за Лялю, за них двоих. Ведь, оказывается, он способен на страшные поступки. На то, чтобы убить в порыве ярости. И неважно, что сейчас он убивал Лялю лишь в своем воображении. Как всякий по-настоящему одаренный человек, Андрей Железнов знал, что от замысла до реализации – всего один шаг. Очень опасный, надо сказать, шаг. И так легко сломать в порыве внезапного, рожденного ревностью гнева тонкую экзотическую веточку, тем самым лишив ее даже призрачного шанса на то, чтобы прижиться.

– Лялечка, подожди! – Андрей бросился вслед за ней. – Не обижайся. Я больше никогда в жизни не буду тебя ни о чем спрашивать. Куда ты ушла, почему, что делала, с кем. Пропади все пропадом. Ты только меня не бросай, ладно? Обещаешь? Как же я буду без тебя? Я и так за эти дни без тебя чуть не сдох. Хорошо хоть Элка меня подбодрила, сказала, что ты точно вернешься. И собака эта ее страшная, голодная все время…

Он говорил еще много разных слов. Он готов был на колени перед ней встать и умолять ее только об одном – чтобы она не бросала его. А он, как ее верная собака, готов ждать ее столько, сколько понадобится. День, второй, третий. Год. Два. Десять. Потому что если он вдруг потеряет ее раз и навсегда, то обязательно умрет. Вернее, не так. Зачем ему жить без нее? Ради чего? Никогда потом Андрей Железнов не будет так унижаться ни перед одной женщиной на свете. Это они будут стоять на коленях и умолять его не уходить, не бросать. Они будут согласны на любую роль – случайной подруги, любовницы по вызову, безропотной прислуги. И все ради одного – чтобы оставаться в жизни Андрея Железнова. На любых условиях.

Но сейчас условия вымаливал он. Причем заранее согласен был на самые унизительные.

– Лялечка, ты меня не совсем поняла… – начал он снова оправдываться. – Я же просто беспокоился, вдруг с тобой что-то случилось.

– Андрюша, если со мной что-то случится, ты узнаешь об этом первый. Поверь мне. И уж тогда только ты будешь решать, что тебе делать, – ждать своего часа или не рисковать, а бежать со всех ног. Как можно быстрее и как можно дальше.

– Ты мне угрожаешь? – нерешительно спросил он и почувствовал, что ему по-настоящему страшно. А иначе почему его руки вдруг превратились в ледышки?

Но это было, как ни странно, удивительно приятное, возбуждающее состояние. Андрей даже подумал, что можно написать такую песню, в которой лирические ноты будут переплетаться с трагическими. И непременно нужен мощный припев, в котором будет едва слышен звон колоколов.

Ляля ничего не ответила. Молча сняла шубу с крючка, затем так же молча ее надела. Потом медленно подошла к Андрею и вдруг, как подкошенная, упала ему на руки. Он едва успел ее подхватить.

– Андрюша, я люблю тебя. Иначе разве я пришла бы? – прошептала Ляля, прижавшись к нему так сильно, как будто ее притянуло и приклеило к нему намертво огромным магнитом. – Я приду завтра ночью, примерно часа в два. Ты обязательно жди. И давай сразу условимся. Мы никогда не будем говорить на эту тему. Хорошо? Я обещаю тебе, я не исчезну больше никогда. Но разве что… Ладно, надоело болтать. Довольно уже и песен, и разговоров. Хочется любви. Понимаешь?

– Конечно, – кивнул он покорно.

Хотя накал его чувств был так силен, что физической любви совсем не хотелось. По крайней мере, в ближайшее время. Он готов был вот так бесконечно стоять в крошечном коридоре всего при одном условии: только бы не отрываться от Ляли. Только такие сейчас он испытывал желания. И ни на какие другие сил у него не осталось.

– Прости меня, я завтра буду в лучшей форме. Сегодня просто была очень тяжелая ночь. Корпоратив какой-то бесконечный. Все пьяные, чуть ли не на столах танцуют. Я иногда людей видеть не могу. Спой то, спой это. Господи, когда все кончится?

Десять дней Андрей Железнов жил в состоянии абсолютного счастья. Десять ночей, которые они провели с Лялей, были и похожи, и не похожи одна на другую, именно это делало их идеальными. Они больше не пели и не танцевали. Они любили друг друга, в перерывах смеялись и пили шампанское, а потом снова занимались сексом. Андрей неожиданно обнаружил, что опыт Ляли значительно превосходит его. Еще больше удивило, что она не торопилась сразу выдавать все свои тайны. Ляля, словно опытный проводник, вела его по лабиринту наслаждения, потихоньку приоткрывая одну дверь за другой. И с каждым днем Андрей все больше и больше погружался в этот удивительный, ранее слишком поверхностно известный ему мир чувственных удовольствий. А может быть, до встречи с Лялей он просто так сильно никого не любил. Он так ничего толком и не узнал про Лялю, но неожиданно сделал удивительное открытие. Оказывается, любовь без прошлого и без будущего – это одно из самых пьянящих ощущений на свете. И именно это зыбкое состояние помогало ему находить самые правильные ноты и самые точные интонации для его десяти песен, которые сутки напролет звучали у него в голове и требовали ежесекундной подпитки – чувствами, эмоциями и страстями. Поэтому в свободные минуты Андрей тщательно работал над своими песнями, придумывал аранжировки и даже фантазировал, кто из известных эстрадных артистов мог бы их исполнить.

А потом произошел тот самый разговор, после которого Ляля исчезла. Уже навсегда.

В то утро они проснулись поздно. На часах было половина одиннадцатого. Обычно Ляля уходила на рассвете. А Железнов, поцеловав ее на прощание, проваливался в утренний сон – теплый, глубокий и без сновидений. Но на этот раз все было по-другому. Ляля встала даже позже, чем он. А потом пошла на кухню, чтобы приготовить завтрак.

– Андрюша! – закричала Ляля. – Ты гренки будешь?!

– Буду.

– А молоко у тебя есть? Ой, вот нашла немного. Слушай, а сахара совсем на донышке. Как ты так живешь? Ты что, дома совсем не ешь?

Он зашел на кухню, присел за стол с отбитой пластиковой столешницей и начал от нечего делать изучать на ней все сколы и трещины, которых оказалось слишком много. В некоторые из них даже забилась грязь, которую он раньше никогда не замечал. А сейчас, увидев, был неприятно удивлен. Вообще-то от природы Андрей Железнов был брезглив. И только в последние несколько лет научился не замечать того, что ему не нравится. А сейчас ему все не нравилось – ни старый стол со следами грязи, от которой уже невозможно избавиться. Ни эта женщина, такая желанная еще буквально несколько часов назад.