непрестанно во все дни труда сталкивались они с разнообразною чертовщиною — то звуки да стоны слышали какие, после коих непременно кто из работников пропадал безвозвратно. И смех, и вой, и скрежет слышали, и пугающие глухие звуки некоего звериного нутра.

Уехал тот великий герцог из наших мест, как и не бывал, а след дурной остался, как и шахта, ныне никому, само собой, не потребная, и потому пребывающая брошенною'.

Антон Силуанович отложил рукопись на мягкий валик кресла и долго сидел, почти не моргая глядя на пульсирующий жар в печи. Пантелей — вот странность, протопил сильно, чего раньше с ним не случалось, ведь этот скряга дорожил всем, даже дровами! Было так душно, но по спине бежал противный холодок, и молодой барин ёжился, сняв пенсне и нервно потирая переносицу. Он думал о картине с золотым кротом, что висела в кабинете на верхнем этаже. Представилось, что описанный две сотни лет назад загадочный герцог стоял сейчас там, рядом с ней, в своих дорогих заграничных одеяниях, и от грозного взгляда картина ожила, и землишник сошёл с неё грузно. Вот-вот он начнёт двигаться, ломая и круша всё в узком для него пространстве, а потом слепо найдёт путь к лестнице, съедет с неё огромной тушей, ломая ступеньки и осыпая бетонную пыль, а потом ворвётся сюда…

Ещё сам до конца не понимая как, младший Солнцев-Засекин увидел пугающую связь между этой картиной и прочитанным о шахте и странном госте, что бывал здесь когда-то, в забытую давно эпоху… Вспомнил он и сегодняшние занятия, слова старика, и выходило, что молва народная имела под собой какую-то почву. И почва эта теперь будто тряслась, ходила ходуном под его старым особняком.

Антон Силуанович сжал веки, в голове кружилось. Вот он откроет глаза, а перед ним — чудовище, и его грозный хозяин.

— Уморились совсем, ваше сиятельство! — он очнулся, и увидел скучное и обвислое, как у помятого кота, лицо Пантелея. — Поднимитесь лучше наверх, там посвежее будет вам. А, если желаете, можно уже и на покой — кровать я приготовил.

— Хорошо, — не сразу ответит он, и ушёл, покачиваясь.

Рукопись осталась лежать открытой на валике старого кресла, и Пантелей, проводив взглядом барина и усмехнувшись, перевёл взгляд на неё.

* * *

Зимний день и не заметишь — вот, казалось бы, зачинаться только начал, солнышко проглядывает, а уже и на убыль пошёл.

— Милый человек, надобно бы нам в город поспеть, в церковь, к концу службы — но быть! — сказал спокойно человек в странном одеянии, когда вернулся.

«Неужто помолиться решил, или свечу поставить, требу какую заказать? — перебирал в голове Пётр, понукая коня. — Не похож на богомольца-то».

Петра так и подмывало спросить о чём-нибудь этого дивного барчука-охотника, но заговорить он больше не смел. Так и протянулся в скучном молчании под монотонный звон бубенцов их путь до самого Лихоозёрска. И, когда подъехали к церкви, услышали они ровный, звонкий перелив колоколов в неподвижном зимнем воздухе. Укутанные бабы шли гурьбой после службы, поминутно оборачиваясь и крестясь на медовые маковки, поблескивающие на закате.

— Пожалуй, на этом отпущу тебя, мил человек! — сказал охотник, и протянул ещё одну монету. — Ловко мы управились, добрый ты оказался извозчик, таких ещё поискать!

Он перемахнул через плечо чехол, убрал ладонью льдинки с рыжих усов:

— Всё же, лучше никому не сказывай про меня, куда возил, что слышал, если слышал вообще что, конечно, — он усмехнулся. — Оно так спокойнее будет… Поверь, и мне, и тебе.

И, обернувшись у церковных ворот, добавил зачем-то:

— Какой у тебя всё же славный конь! Как по сугробам идёт, словно зверь какой! Я уж думал, перевелись такие, только встарь и были. Береги его, а пуще того сам берегись! Если кто такой же с виду странноватый, вроде меня, да при деньгах появится тут и предложит что, откажись наотрез, мой тебе совет!

Пётр сглотнул, когда до него донеслась последняя фраза:

— А то не сносить тебе головы!

…В храме уже никого не осталось, было пусто и тихо. Свечи потушили, и густо пахло восковым дымом и ладаном. Последние закатные лучи опускались через высокие окна, высвечивая кружащиеся пылинки. Они отражались на золочёных окладах и преломлялись так, что лица святых казались чёрными.

— Вам ещё чего нужно? — с досадой и даже злостью сказал визгливым голосом дьяк Евтихий. — Служба окончена, поздно явились, мне закрывать надобно!

Фока снял лисью шапку, погладил её, словно живое существо. Дьяк пока не видел его лица, но вот охотник сделал от входа несколько шагов к центру, где на аналое стояла праздничная икона, и сухощавый церковный служитель икнул от страха, попятился:

— Нет, я как раз успел вовремя, Евтихий, сын Никиты, потомок Геласия. Я пришёл. Ты ждал меня?

* * *

Еремей Силуанович сжимал в своей большой, как медвежья лапа, ладони украшенную старинными вензелями плотную карточку, и удивлялся невиданному типографскому качеству:

— Сие моя визитная карточка, ваша милость! — Гвилум, окружённый внимательными, напряжёнными слугами лихоозёрского барина, сделал почтительный старомодный реверанс, при этом саркастически ухмыляясь и поблёскивая глазами из-под чёрных бровей.

«Прям как у ворона зеньки-то!» — подумал Солнцев-Засекин, негласный хозяин этих мест, повертев неловко в пальцах картонку:

— Признаться, никогда ранее таких красивых и диковинных вещиц не видывал. Так вы, сударь…

— Изволю служить в должности обер-камергера, в точности как там и отмечено…

— Признаться, мы люди простые, совсем можно сказать… В наших палестинах и не слыхивали о том, что сегодня ещё где-то состоят на службе в таком, кхм, чине.

— Я человек не государственный, а нахожусь в подчинении у господина весьма знатного рода — благородного, известного, доложу я вам. Мой господин — великий герцог, и он имеет честь сегодня оказаться проездом в ваших краях.

— Великий герцог, надо же, ну как в сказке какой! — усмехнулся недоверчиво Еремей Силуанович, и протянул обратно визитку.

— Что вы, что вы, это вам на вечное, так сказать, пользование!

— Да, но зачем?

— Даёт возможность связаться со мной. Если я буду нужен вашей милости, и захотите передать что-либо моему господину, просто соизвольте взять в руки сию визитку, потрите чуть, и в скорости, как только позволят мне обстоятельства, я непременно окажусь к вашим услугам…