показалось. Впрочем, ее осуждение мало волновало его, мысли сэра Ральфа Перси витали в столь греховных областях, что, прочитав хоть часть их, благочестивый христианин, а особенно целомудренная христианка, осудили бы его намного сильнее, зарделись и отвернулись в глубоком негодовании и смущении. Если бы Ральф хоть отчасти был поэтом либо состоял в приятелях такового, то строки его соотечественника по имени сэр Томас Уайетт[37], что месяцем ранее сидел на том же месте, что и бродяга мессер Кардоне, подошли бы к его мыслям как нельзя лучше:

Мадам, прошу, не тратьте лишних слов;

Довольно одного: согласны вы иль нет.

И если да, оставьте осторожность

И не теряйтесь, докажите это:

Довольно и кивка, чтоб я пришел.

«Ни один джентльмен не позволил бы себе такие вольности при леди, – сердито думала Мод, стараясь не смотреть на расстегнутый дублет Кардоне. Она доела пирог и спрятала пылающее, вероятно от горячей еды, лицо за кружкой с элем, незаметно для себя почти полностью ее опустошив. „И что он вел за жизнь, которая зависела от быстроты действий? Все время воевал? Путешествовал? Слуга у Кардоне – иноземец и, похоже, служит ему не первый год“…»

– Вы давно не были в Англии? – спросила Мод.

– Да, очень давно, покинул остров, когда вы, вероятно, были совсем маленькой девочкой, – ответил он.

Муж Мод тоже покинул Англию, когда она была ребенком, но так сюда и не вернулся, а она успела за это время вырасти. Ей уже исполнилось…

– Сколько вам лет, леди Вуд? – спросил Кардоне.

Она ответила сурово и серьезно, словно урок учителю.

– Двадцать. Отец…

Упоминание о сэре Уильяме привычной болью отозвалось в ее сердце, хотя она всего лишь хотела сказать, что на двадцатилетие он подарил ей гнедую арабскую кобылу. По обыкновению запнувшись, когда речь заходила об отце, она вспомнила, как сэр Уильям, желая сделать для дочери приятное, устроил тогда праздник в Боскоме. Он пригласил соседей, и веселье длилось несколько дней. Мужа ее, как всегда, не было, и до Мод доносились перешептывания гостей, что «бедный сэр Уильям так уж, видимо, и не дождется внуков…». Но теперь ее отцу было не до внуков, хотя, может быть, мысль о том, что он может умереть, так их и не увидев, еще более омрачает его нынешнее положение. А его дочь сейчас сидит в харчевне и наслаждается едой и обществом такого же вечного странника, как ее муж, вместо того чтобы спешить в Лондон и сделать, как говорит Кардоне, то, что должно.

Мод порывисто встала – от крепкого эля у нее закружилась голова и потянуло в сон, но она не собиралась задерживаться здесь, как и позволять рассиживаться своему спутнику.

– Нам надо ехать, пока не стемнело. Мы еще не успели сделать то, что должны, – сказала она, достала из омоньера[38], висящего на поясе, несколько монет, положила их на стол и направилась к выходу.

«Не слишком уверенной походкой, – отметил Ральф, буравя ее спину глазами. – Гм… леди Перси тоже должно быть двадцать… Ну что ж, леди Вуд, платите звонкой монетой, но не пытайтесь откупиться! Та цена, которую я желаю, не покажется вам слишком высокой. Мы не успели сделать то, что должны! Надо же. Ведьма и тигрица…»

Он поднялся из-за стола, когда она уже подходила к дверям, сгреб ножны, на ходу застегивая пояс, догнал ее в несколько шагов, своротил по пути грубо сколоченный табурет и распахнул перед нею дверь, изобразив шутовской поклон.

– Леди Вуд, слуга и страж к вашим услугам! Надеюсь, мы успеем сделать все, что должны, и немного больше.

Он потрогал чуть саднящую шею и, натянув перчатки, подхватил девушку под руку и потащил за собой.

В голосе Кардоне прозвучали издевательские нотки, будто он опять чем-то был недоволен или обижен. Тем, что она не дала ему еще побыть в харчевне или что заплатила за обед?

«Мужчины, – девушка едва поспевала за его размашистыми шагами. – Они хотят, чтобы им подчинялись во всем. И даже когда требуют оплату за свои услуги, все равно считают себя хозяевами положения и не терпят указаний».

Впрочем, она не жалела, что поставила на место этого грубияна. Ожидаемая им значительная сумма в конце путешествия смирит его со многим, в том числе с ее обществом.

– Встреча с моим отцом стоит любых затрат, сэр, – парировала она, вывернулась из его руки и отправилась на поиски хозяйки харчевни. Ей нужно было привести себя в порядок перед дорогой и плеснуть холодной воды на запылавшие вновь щеки.

Когда она вернулась во двор, Кардоне сидел на рыжем. Он уставился на нее, сощурив глаза – то ли он, по обыкновению, злился, то ли просто ждал, когда она явится.

– Надеюсь, дождя все же не будет. – Мод посмотрела на потемневшее небо.

– А я надеюсь, что вы не сердитесь на меня за то, что я не нашел лошадь, и вам опять приходится ехать со мной. – Он ухмыльнулся, подхватывая девушку и усаживая впереди себя. Рука его привычно обвилась вокруг ее талии, а она привычно прижалась к нему, прильнула щекой к его плечу.

– Я не сержусь, а лишь сожалею, что у нас нет второй лошади и вам опять придется везти меня на своей, сэр, – сказала Мод коричневому джеркину. – К счастью, нам осталось недолго ехать. Как только мы догоним наших людей, я пересяду на свою кобылу и тем избавлю вас от лишних неудобств.

И, только сказав это, поняла, что ей вовсе не хочется пересаживаться на другую лошадь.

Пока леди Вуд занималась своими делами, Ральф подозвал парня, служку трактира, и выспросил у него, можно ли выехать на лондонскую дорогу, не возвращаясь на ту развилку, где они свернули. Сгустившиеся тучи обеспокоили его, но, по словам парня, в нескольких милях отсюда находилась деревня Вуденбридж, где можно было остановиться и переждать дождь, если таковой случится.

Леди Вуд подошла и остановилась, глядя на него снизу вверх. Она показалась ему совсем маленькой и хрупкой, в глазах ее мелькнул то ли испуг, то ли сомнение. Ральф наклонился и уже привычно подхватил ее.

«И десятка дюжин фунтов не будет», – подумал он, поднимая девушку в седло.

Привычно взглянув на ее запылавшую щеку, он дернул поводья и, бросив короткое «джи-ап!» рыжему, тронул его с места.

Узкая дорога, что лентой резала простор перепаханного поля, вскоре вывела путников на другую, пошире – та тянулась коротким перелеском. Едва они вновь выехали на луговину, как резко стемнело, словно с небес бросили огромный черный плащ, сильный порыв