– Так. По-хорошему не хочешь, да? Ладно. – Следователь достал из папки пачку фотографий и бросил на стол перед Полундрой. – Вот фотографии места происшествия. Вот протокол осмотра. Никаких мертвых спаниелей нет. Зато четко видны следы борьбы и кровь на одном из деревянных сучьев. Отпечатков ног, кроме твоих и убитого, вокруг тоже нет. Добавить сюда, что смерть произошла в результате удара тупым твердым предметом, и картина ясна.

– Мне бы вашу понятливость, – мрачно заметил Сергей. – Я вот еще не разобрался, что там произошло.

– Да что ты говоришь? В таком случае я тебе одну новость сообщу. Ты, гражданин Павлов, – главный и единственный подозреваемый в деле об убийстве.

Вот это Сергею совершенно не понравилось. Если раньше следователь только ходил вокруг да около, то сейчас он явно что-то имел против Павлова и собирался обвинить его в смерти Александра.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сообщил ему Сергей, честно глядя в глаза.

– Сейчас поймешь. – Лейтенант зажег сигарету и выпустил струйку дыма в лицо Полундре. – У нас есть свидетельские показания, что незадолго до убийства вы с гражданином Ерковым поссорились.

«Вот тебе и раз, – подумал Сергей, воздержавшись пока от реплик. – Он, наверное, хочет сказать, что у ментов и в лесу есть глаза и уши. Дело дрянь. Им почему-то выгодно раскрутить это дело как убийство. И я для этого очень удобная мишень. А повесить на меня смерть Сани им так хочется, что не побрезговали даже ложными свидетельскими показаниями. Попал ты, Серега!»

Опустив голову, Павлов смирно слушал обвинения в свой адрес. Черепикшин тонко почуял эту перемену в поведении допрашиваемого. Голос его стал елейно-вкрадчивым:

– Ну, выпил лишнего, грохнул по пьяни лучшего друга – с кем не бывает? Ты же военный, будь мужиком! Колись! Чистосердечное напишешь – суд это обязательно учтет. А если еще и присяжных себе возьмешь и разжалобишь – вообще можешь только условно получить. Ты же первый раз, ранее не привлекался, характеристики на тебя наверняка положительные придут с места службы. Давай, не тяни!

Павлов выпрямился:

– А как насчет одного звонка?

Следователь откинулся на спинку стула и хищно осклабился:

– Легко. Как только у меня на столе будет твое признание.

– А адвокат? – поинтересовался Полундра, заранее зная ответ.

– То же самое. Пиши. У меня времени много. Да и у тебя теперь тоже. – Черепикшин торжествующе извлек из принесенной папки гербовый листок и потряс им в воздухе. – Вот постановление о твоем аресте, гражданин Павлов. Выход только один – чистосердечное раскаяние и быстрый суд.

Это было совсем плохо. Признаваться в том, чего не было, Сергей, разумеется, не собирался. Но это положения дел не меняло. Сейчас этот хлыщеватый лейтенант свистнет конвойных, и те наденут на него наручники, а сидя за решеткой, докопаться до правды и вовсе будет невозможно. Выходит, так и останется настоящий виновник гибели Сани безнаказанным? То, что это не просто смерть от простуды, Полундра ни на миг не сомневался. Только вот на смерть от черепно-мозговой травмы не походило тоже. Была во всем этом какая-то тайна, которую во что бы то ни стало нужно разгадать. Органы этим заниматься не будут – им на руку версия бытового убийства, да еще и так быстро раскрытого. Значит, он, Павлов, – единственный, кому нужна правда.

Грустно измерив расстояние между собой и лейтенантом, Сергей прислушался к тому, что делалось за дверью. Шагов в коридоре не было. Покорно кивнув головой, он медленно протянул руку к листку бумаги:

– Ваша взяла… напишу… Ручку не одолжите?

Обрадованный тяжелой победой, следователь с готовностью привстал со стула, протягивая Сергею писчую принадлежность, и тут же, коротко ойкнув, осел обратно, уронив стриженую голову на плечо. Пальцы Полундры молниеносным движением ткнулись в его шею, отправив доблестного милиционера в непродолжительный нокаут.

Мягко вскочив с места, Сергей пересек комнату. Где-то в коридоре раздавались голоса других служителей правопорядка. Пытаться пройти через дежурку было слишком рискованно. Ухватив ближайший стул, он без лишнего шума заклинил им дверь и скользнул к окну мимо «отдыхающего» Черепикшина. Глянул через стекло – вечерняя улица манила своей безлюдностью. Пальцы проворно ощупали шпингалеты на окнах. Не повезло – те были закрашены уже не одним слоем краски и открывались в последний раз при царе Горохе, не позже. Здраво рассудив, что скрипу при попытке отворить раму будет так же много, Павлов схватил со стола тяжеленную пишущую машинку «Ятрань» и одним коротким движением высадил стекло.

Осколки со звоном еще продолжали сыпаться на тротуар, а массивная тень боевого пловца уже мелькнула над забором ближайшего подворья и скрылась в наступающих сумерках.

Такие крупные цирковые труппы нечасто заезжали в этот поселок городского типа. Хоть афишки, сделанные на заказ в самой дешевой типографии, и вызывали некоторые сомнения в профессионализме артистов, это не помешало местному населению с большим вниманием отнестись к появлению на площади городка громадного цветастого шапито. Толпы ребятишек с самого приезда крутились вокруг, а те, кому посчастливилось уговорить своих родителей купить билеты на представление, гордо проходили за матерчатый полог, охраняемый грузной теткой преклонных лет.

Сканкову пришлось немало попотеть, чтобы не выглядеть инородным телом в пестрой толпе мамаш с детьми всех возрастов и их, приодетых по случаю похода в цирк отцов, больший интерес проявлявших к буфету, развернутому рядом с куполом. Для начала пришлось избавиться от джипа, который Марк оставил перед зданием администрации, опасаясь за его сохранность. Пешком он обошел пару кварталов, чтобы появиться совершенно с другого конца площади. По пути скинул джинсовую куртку и сложил ее в небольшую спортивную сумку, а оттуда извлек дурацкую бейсболку и напялил ее себе на голову. Обликом он теперь походил, по его мнению, на самого среднего обывателя, но чувствовал себя прескверно. Приводила в уныние и светлая рубашка, заправленная в наглаженные джинсы, и дешевые туфли, от которых он давно отвык, и особенно головной убор, которым он вообще никогда не пользовался. Раздражали все эти шпионские игры, в которые он сам себя заставлял играть. Но ставки этих игр и опасение быть узнанным перевешивали все негативные эмоции.

Одну проблему Сканков решить так и не сумел. Получалось, что на представление он шел один, а все остальные семьями. Первой его мыслью было пригласить кого-либо из одиноких дам. Но он быстро отмел ее, представив, что придется развлекать свою спутницу все представление, а потом как-то пытаться от нее избавиться. Да и не было рядом с цирком потенциальных «жертв». Затем Марк решил купить пару детских билетов для снующих кругом мальчуганов и взять их с собой. Но, попытавшись заговорить с одним из них, он поймал на себе такой подозрительный взгляд окружающих, что чуть было не пустился в бега. По крайней мере, продолжать это занятие охота у него отпала: еще чего доброго примут за маньяка-педофила. Покрутившись у буфета до первого звонка и уже отчаявшись что-либо придумать, Сканков с облегчением нашел для себя выход. Сделав вид, что опаздывает, он подскочил к кассирше на входе и горестным тоном поинтересовался: