—Знаю я, где деканат! Пошли скорее отсюда,— прошипела я.

—У тебя температура, что ли?— с наигранным беспокойством положил мне ладонь на лоб он. Я, стиснув зубы, яростно отмахнулась от него. Какой непонятливый!

—Федя, ты глухой, что ли? Пошли отсюда!— совсем взорвалась я после того, как этот гениальный диагност с задумчивым видом еще и попытался проверить мой пульс. Я дернула его за руку и осторожно покосилась в сторону оборотня. Он бессовестно разглядывал нас, не прекращая беседы с Сергеем Григорьевичем.

—Ты из-за этого оборотня забуксовала?— удивился Федька, проследив за моим взглядом.

—Ты как хочешь, а я пошла!— отрезала я, вовсе не собираясь отвечать на его вопрос, и направилась в сторону лестницы. Друг, досадливо поморщившись, поймал меня за талию.

—Стой здесь, и если я вернусь, а тебя не будет на этом самом месте — в порошок сотру!

Я не стала с ним спорить и энергично закивала, хотя и ждать его прямо здесь под прицельным разглядыванием представлялось мне делом малопривлекательным. Федька же, удовлетворившись моей сговорчивостью, потопал в деканат. Когда он поравнялся с Яном, они смерили друг друга оценивающим взглядом, и Фёдор, поздоровавшись с деканом, вошёл в кабинет. Я отвернулась и постаралась скрыться за спинами толкавшихся рядом со мной ребят.

Господи, да когда же он уйдет?! Я прямо кожей чувствовала на себе взгляд этого ненормального. Что он вообще здесь делает? Решившись наконец, я посмотрела в сторону оборотня и встретилась с его насмешливым взглядом. Сергея Григорьевича рядом с ним уже не было. Так, хватит уже прятаться! Что я, в конце концов, не могу спокойно в университете находиться? Я учусь здесь, между прочим!

Изобразив на своем лице невозмутимость, я приказала себе ни в коем случае не отводить глаз первой. И не краснеть. Ян усмехнулся и двинулся в мою сторону.

Мысли в панике заметались в голове, как загнанные зайцы. Чёрт побери, где же Федька? Что он там провалился, что ли, с этой дурацкой ведомостью? Делов-то на две минуты!

Тем временем, оборотень, всё так же не прекращая глазеть на меня, прошел мимо и спустился по лестнице. Слава богу — ушёл! Я закрыла глаза рукой и облегченно выдохнула.

—Что это ты так разволновалась?— раздался над ухом Федькин голос, а я от неожиданности подпрыгнула.— Подумаешь, оборотень!

—Это тот самый оборотень, который из «Деменково»! Не Жаннин, а второй.

—Ну и что?

—Ничего! Давай сюда ведомость!

Я выхватила из его рук документ и рассерженно зашагала к лестнице.

На первом этаже Федька меня догнал, отобрал обратно ведомость и, велев подождать его у машины, выскочил за дверь. Я слабо улыбнулась ему вслед — спасибо, не надо нестись к Ремезову. Застегивая на ходу дубленку, вышла на улицу и поежилась от порыва холодного влажного ветра. Да-а, как-то я поспешила выпендриться в юбке и тоненьких колготках — погода-то шепчет: займи, но выпей.

Не успела я дойти до машины, как из-за угла вывернула Светка Городецкая — главный редактор факультетской газеты и звезда университетского масштаба (она получила почётное звание «Мисс хореография» в прошлогоднем университетском конкурсе красоты) в сопровождении свиты из двух подружек. Ну не звезда — так, звездулька, поскольку её популярность некоторым образом подорвали (а звание «звезды» и вовсе дискредитировали) перлы какого-то анонимного поэта-самоучки, распространившего в сети свои позорные рифмы типа: «Света — звезда кордебалета», а кое-кто быстро заменил кордебалет искусством орального удовлетворения мужчин. Последний вариант получил самое широкое распространение среди студенческого сообщества. Светка рвала и метала, но линчевать виновника так и не удалось, поскольку следствие, организованное ею посредством Фёдора (он тогда числился её парнем), зашло в тупик после двухмесячного расследования.

Не знаю, что стало причиной: то ли отсутствие у Закревского хватки Пинкертона, то ли подозрения пострадавшей о наличии мерзких поэтических талантов у него же (хотя Федька категорически отрицал свою причастность и к стихам, и особенно к их фееричному сиквелу), то ли оба этих обстоятельства вместе, но терпение друга лопнуло, и они разбежались. На этот раз окончательно: их сложные отношения начались года два назад, и на протяжении всего этого времени они без конца ссорились (с битьем посуды и скандалами), бурно мирились, даже пробовали жить вместе. А как они ругались!.. Не стесняясь публики, будто вулканическая итальянская семья на отдыхе. Сколько в их словах (между прочим, зачастую матерных) было страсти,— эмоции зашкаливали. Высокие, высокие отношения! Мы с Жанной не понимали, как, наговорив столько всего друг другу, можно продолжать быть вместе. И Городецкую недолюбливали. Тогда Федька обижался, но, в общем-то, знал или догадывался почему: его Света была первостатейной стервой.

Федька тяжело переживал разрыв, хотя и умело скрывал этот факт. Я даже подозреваю, что к Светке у него было что-то серьёзное, поскольку именно после неё друг как с цепи сорвался: беспорядочные необременительные связи, бесконечные ночные загулы и всевозможные и не всегда безопасные развлечения. И Городецкая ревновала, хоть и уверяла всех, что Закревский для неё — пустое место. Я не верила, что она его разлюбила, ведь противоположность любви не ненависть, а безразличие. А она не упускала случая напомнить о себе и, если получится (а получалось почти всегда), то и напакостить. Фёдор время от времени не выдерживал и отвечал ей той же манере, но сам прекрасно понимал, что в этой войне не будет победителя — они оба давно её проиграли.

Так или иначе, теперь Федька старался обходить бесноватую Светлану с её скандалами стороной, по возможности самой дальней, поскольку претензии мешали функционированию его бурной жизнедеятельности. Поэтому Светка по случаю предъявляла их мне, как лицу, приближенному к императору.

—Ну, и где же наш член-корреспондент? Статью когда принесёт? Она должна была лежать у меня на столе ещё позавчера!

Вот любого другого Федечка прибил бы на месте за «члена», а этой все сходит с рук, ничего не боится.

—Послушай, Света. Если тебе есть, что сказать Закревскому — ему и говори. Я не Федькин секретарь.

—А чей?

—Ничей. Я вообще не секретарь.

—Ах, да! Как же я могла забыть!— легонько хлопнула себя по лбу Светлана и приторно заулыбалась.— Ты не секретарь! Ты друг!— последнее слово она произнесла голосом Лисы Алисы, уговаривающей Буратино закопать свои деньги на Поле Дураков. Свита мерзко захихикала.— Маейчка, милая, не могла бы ты напомнить своему другу в свободное от вашей дружбы организмами время, что он статью по Ковальскому мне забыл донести. А то он, сволочь, трубку не берёт!

Я тяжело вздохнула. Федька уже давно избавился от почётных обязанностей штатного корреспондента факультетской газеты, но написать статью (последний разочек!) об одном заслуженном меценате нашего университета его уговорила замдекана — этой всемогущей женщине он отказать не мог. Что за война и немцы при этом его ждали в редакции, один бог ведает. В том, что Городецкая не упустит возможности поскандалить, никто не сомневался. Насколько мне известно, в журналистское царство мегеры Федька уже сунулся, но разговаривать на тему его сложных отношений с рыжей ведьмой упорно не желал. Мы с Жанной не настаивали.