—Напомню, Светочка,— любезно улыбнулась в ответ я в попытке избежать словесной схватки, но на благоприятный исход всё же не рассчитывая.— Всё?

—Дай подумать,— Городецкая постучала по подбородку наманикюренным ногтем и возвела очи горе, изображая крайнюю степень задумчивости.— Да, всё забываю рецептик приворота у тебя попросить.

—Которого? На мышином помёте или на слезах, выплаканных в ночь на Ивана Купала тринадцатью девственниками?— саркастически поинтересовалась я.

—Того, что Закревский у тебя вместо кофе хлебает. На помёте,— будто не услышав в моём голосе сарказма, заявила Городецкая.

—Короче, забодала ты меня уже, Света, своими фантазиями. Иди в зад,— зло посоветовала ей я.

—Выбирай выражения,— сверкнула глазами она.

А когда я уже собралась уйти, она меня совсем удивила: взмахнула рукой, набрасывая «расширенную игнорочку» — морок отвода глаз и ушей — наедине побеседовать, значит, желаем. Интересненнько. Только вот мне с ней разговоры вести не о чем.

—Ну и?

—Не боишься, что я Федькиному отцу намекну, что ты его сынулю опаиваешь?— проникновенным тоном поинтересовалась Светка.

Что-то Городецкая совсем шизанулась. Вон глаза лихорадочно блестят, пятнами вся пошла.

—Тебе самой попить бы чего-нибудь не помешало,— пробормотала я.

—Ты сама только что призналась!— заявила она.— Почему он всё время к тебе возвращается?!

—Потому что ты истеричка долбанутая,— объяснила я.

—Да пошла ты!— как-то совсем уж нездорово взвигнула она и… разревелась.

Я растерялась.

Светка всегда выглядела эффектно, отличаясь от всех прочих какой-то породистой красотой — других Фёдор себе не выбирал: копна огненно-рыжих волос, фарфоровое кукольное личико без единого прыща (хотя здесь, думается, без её умений, как одарённой, не обошлось), зелёные глазища, фигура — дай Бог каждому — словом, классическая ведьма.

Несмотря на природную привлекательность, ревела она некрасиво: рот плаксиво кривился, тушь потекла по щекам чёрными ручьями, а под аккуратненьким носиком блестели сопли. Мрак.

Мне даже жаль её стало. Немного.

—Света, ты совсем дура?— печально вздохнула я.

—Сама ты дура! Бездарь! Сучка неполноценная! Закревский возится с тобой только потому, что бабке твоей поклялся! Так что не обольщайся!

—Что ты несёшь?

—Что слышала! Нужна ты ему сто лет в обед! Думаешь интересно ему тебя как клушу опекать? Достала ты его, жизни не даёшь! А меня он бросил, потому что правду слушать каждый день неприятно.

—Да ты уж определись кто я, а то как-то непоследовательно: или уж гений приворота, или подопечный бездарь,— как можно спокойнее ответила я.

А у самой на душе от Светкиных слов так муторно стало… Она, конечно, соврёт — не дорого возьмёт, не думаю, что с Фединой стороны таким вот образом видится ситуация. Не понравилась мне фраза о клятве.

—Разбирайтесь с Федькой сами,— напоследок раздражённо резюмировала я, краем глаза отмечая всплеск активности Светкиных подружек: ни с того ни с сего они принялись отчаянно жестикулировать, для усиления эффекта чуть подпрыгивая и дико тараща глаза.

Я развернулась и гордо пошла к Федькиной машине, как вдруг от удара в спину у меня перехватило дыхание, а перед глазами заплясали чёрные мушки — будто тараном меня отбросило метра на три вперёд. Тормозить пришлось конечностями, только они и пострадали, а могла и головой приложиться! «Белым шквалом» по мне шибанула дура. Хорошо ещё, что силёнок-то у неё маловато. Маловато, но по тротуару коленками проехалась я знатно. Так спокойствие, только спокойствие. Судя по экспрессии нашего разговора (в таком неуравновешенном состоянии как у неё сила разбрызгивается с каждым эмоциональным выбросом), а потом и по удару, Светка выложилась, полагаю, досуха. Я медленно поднялась, мельком глянув на саднящие ладони, коленки и рваные колготки. Хороша, ничего не скажешь! Вот, Федя, бабы твои, а достается мне! Злилась я на него, на Светку, на вселенскую несправедливость, судьбу, наделившую бесполезным даром. Я ведь и ответить ей этим же «шквалом» не могу! И даже несчастная пресловутая «игнорочка» у меня никогда не получалась, которую все используют рефлекторно, когда дело касается применения силы или банального разговора на темы не для лишних ушей. «Но ничего, кое-что я всё же могу»,— распаляясь ещё больше, подумала я.

Я провела рукой под грудью, набирая на кончики пальцев как можно больше силы. Та сначала ниточками потянулась за ними, затем накатила, мягко ударила в ладонь и разбежалась до самых плеч, отчего волосы мои взметнулись вверх, будто их ветром разметало. Наверное, со стороны это эффектно выглядит.

Так вот, сила у меня есть. Немного, но мне хватит. С тех пор как я последний раз пользовалась ею, прошло достаточно времени, чтобы накопить целую уйму. Я молча сверлила взглядом в Светкином лбу дырку и хотела ей сделать больно. Так больно, насколько я вообще способна. И понимала, что смогу повторить тот трюк с Федькой. Хотя физически ей больно не будет. Будет страшно. И больно в моральном смысле Я закрыла глаза и, пытаясь максимально сосредоточиться, провела пальцами по векам. А когда отвела от лица руки и снова посмотрела на Светку, то увидела её через сумрак: получилось! Размытая фигура призрачно маячила передо мной, выражения Светкиного лица уже невозможно было рассмотреть, но зато вокруг её тела радужным всполохом сверкала аура. Ну, это я так думаю, что аура.

«Какая яркая!»,— мысленно восхитилась я. Только вот в районе грудной клетки страшной дырой чернела большая клякса, размером с ладонь. Она противно пульсировала и будто бы даже дышала. «Это её злость, обида и ревность»,— сам по себе возник комментарий в моей голове. «И ещё боль… а ведь она Федьку по-настоящему любит».

Я мотнула головой и быстро затолкала зарождающееся сострадание обратно в великодушные глубины, не давая ему разрастись до угрызений совести. Ну, любит, и любит! Я-то тут при чём? На меня и на мои чувства ей начхать, а я тут буду милосердные сопли распускать. Нет уж! Я решительно перевела взгляд на точку над Светкиной головой, вокруг которой тут же услужливо сгустилось облако сумеречного тумана. Вот они — её мечты, сны, кошмары, страхи. Мечты и розовые сны мне без надобности — и я принялась пристально рассматривать самый тёмный участок. Вот сюда-то я тебе сейчас сыпану порцию гадости.

Но я не успела. Светкин потревоженный стыдный уголок души разверзся, и на меня полилась вся её тайная шкафно-скелетная мелодрама.

Сначала противная мелочовка: изгнание из рода, отчисление из университета, работа маникюршей, безденежье — в общем, классика. Ну, и на десерт — Федькин уход. Хм, последний её страх уже воплотился. Затем Федька пропал, а рыжая ведьма оказалась в тёмной комнате, освещённой тусклым отблеском свечей, перед лежащей в гробу женщиной. Её мамой. Мне стало дурно. Я знаю, что её мама тяжело больна, но есть хорошие шансы полностью выздороветь, мне Федька об этом говорил. Хоть она другого рода, могущественные Дреговичи обещали приложить все силы, чтобы ей помочь. Но Светкин страх мне понятен и… И в продолжение личного Светкиного «фильма ужасов» возникла новая картинка: она одна, в больнице, страшно худая и изможденная, смертельно больна, умирает. И ни единой души рядом. Никому не нужна.