—Тогда, мне, пожалуй, пора,— вдруг решил откланяться он, резко поднялся со скамейки и быстро ушёл.

Я даже удивиться не успела. Через минуту я поняла, почему: ко мне стремительно приближался Фёдор.

—Чего этот от тебя хотел?— буркнул он.

Я пожала плечами. Федька переместил взгляд на мои ноги и в ужасе вытаращил на меня глаза:

—Это что, Светка тебя так? У, кобыла рыжая…— процедил он. И сел передо мной на корточки, заглядывая в глаза.— Май, прости, что наорал…

—И ты прости…— шмыгнула носом я.— Что всякую чушь иногда несу…

Совсем скоро, после сдачи последнего зачёта, начнутся каникулы, готовиться к нему было излишним, поэтому я рассудила, что вполне допустимо заняться своими насущными вопросами, связанными с бабушкиной квартирой. Дело в том, что мне все ещё очень трудно было в ней находиться: здесь всё напоминало мне о бабушке и я, едва переступив порог квартиры, впадала в какую-то меланхолию. Федя уже несколько раз заводил со мной разговор о том, что необходимо принять решение: либо переехать сюда, либо продать квартиру или сдать внаём. Но меня не устраивали оба варианта. Прошёл почти год со дня смерти бабушки, и все это время я откладывала решение проблемы или вообще делала вид, что в приципе проблемы не существует.

Сегодня я твёрдо решила взять себя в руки и заняться этим вопросом, так как моё финансовое положение не позволяло такой роскоши — оплачивать две квартиры и дальше, хоть и одну из них напополам с подругой. В любом случае, там нужно сделать для начала уборку.

Взяв с собой необходимые принадлежности и чистяще-моющие средства, мы с Федей отправились к пункту назначения. Он сам вызвался помогать в этом нелёгком деле, но на счет его активного участия в клининговой кампании иллюзий я не питала. Так уж сложилось, что я не люблю готовить, а Федька не умеет класть вещи на место. С этим просто беда. Уборка в его понимании — это процесс включающий в себя распинывание по углам носков, сгребание всевозможного барахла в кучу и методичное запихивание этой кучи в ближайший шкаф (открывать который впоследствии не рекомендуется по причине смертельной опасности из-за немедленного «схода лавины» на голову открывающего). На этой почве наше совместное проживание укрепилось симбиозом: я устранила последствия стихийного бедствия и поддерживаю в жилище порядок, не ворчу по поводу упорной миграции Солженицына из шкафа в туалет, велосипеда и сноуборда, перекрывших узкую тропу коридора, а Федька помогает мне с ужином и не ноет по поводу скудности завтрака, поскольку готовит его себе сам. С уборкой он тот еще помогальщик, но всё же пошел со мной. Потому что знает: мне будет нелегко. Но не физически. Вообще-то Федька классный друг: любит и умеет повеселить себя и других, хотя и любит побесить меня (прям тащится, когда я метаю гром и молнии), но при этом я на него могу рассчитывать в любой ситуации и знаю, что он бросит все свои дела и примчится, попроси я его об этом.

Погода за последнюю неделю, учитывая, что на дворе — весна в зачаточном состоянии, стояла странно-прекрасная: минус три и мягкий невесомый снежок, неторопливо падающий пушистыми хлопьями с неба. Красотища! Снегопад продолжался два дня и вчера пошёл на спад, а сегодня небо радовало нестерпимой синевой и ярким солнышком. Коммунальные службы испытали на себе внеурочную проверку на прочность уборочной техники и собственной боевой готовности. Как показала практика, ни первая, ни последняя этой самой прочностью не отличились.

Мы вышли из машины перед до боли знакомым подъездом, и мое радужное настроение моментально улетучилось.

—Майка! Ну что за кислая мина? Посмотри вокруг, разве можно хандрить?— попытался расшевелить меня друг.— Ух ты, какая перина! Пошли снежных ангелов делать!— он зачерпнул со скамейки горсть снега и, разглядывая ровные крупные кристаллы снежинок, вдруг неожиданно дунул мне ими в лицо. Я едва успела увернуться.

—У тебя детство в заднице заиграло, что ли?— угрюмо пробурчала я, смахивая с носа навязчивые снежинки.

—Давай-давай, сейчас сядешь в сугроб своей, и у тебя заиграет!— радостно пообещал Федька.— Вон там, у лавки — подходящее место,— и ринулся вперёд.

—Так ведь…— начала, было, я, но Федька уже со всей дури рухнул спиной в заботливо утрамбованный дисциплинированным дворником твердокаменный мартовский сугроб, слегка припорошенный свежим снежком.

—М-м-м,— трагично промычал неудачливый сноудайвер, сползая по глыбе на землю.

Я закусила губу, чтобы не заржать в голос, и, потянув за руки восьмидесятикилограммовое тело пострадавшего, дабы придать ему вертикальное положение, осторожно поинтересовалась:

—Ты как? Живой?

—Кажется, я позвоночник сломал,— простонал Фёдор, страдальчески сморщив нос.

—Ну, ты и балбес,— хихикнув, резюмировала я.— И на что только люди не идут, только бы уборкой не заниматься…— глубокомысленно посетовала я.

—И вовсе нет!— встрепенулся Федька.— Я просто развеселить тебя хотел!

—Развеселил!— хохотнула я.— Пошли уж, ангелочек!

Бабушкина квартира находилась в центре города, в старинном доме с лепниной и коваными балконами, расположенном в престижном районе. Она была очень просторной, с высокими потолками и большими окнами, что делало её очень светлой и как будто наполненной воздухом. Я провела в этой квартире все свое детство и очень любила её. Переехала я вместе с Жанной в съемную, когда мы все поступили в университет — так было удобнее — появилась какая-никакая независимость от взрослых, да и дом намного ближе к месту учебы. А у нашего Фёдора, вообще, было своё собственное двухкомнатное жилище (с его очень даже зажиточными родителями).

Я зашла, и мое сердце сжалось от тоски. Здесь все так до боли напоминает о бабушке! Как будто она не умерла, а вышла в магазин и совсем скоро вернётся. Вернётся и примется расспрашивать, как мои дела, как учеба… Поохает, что мы с Жанной толком ничего не едим и худые как тростинки, и обязательно попытается меня накормить. Как же мне её не хватает… Подойдя к окну, я резким движением распахнула старые тяжёлые шторы. Тотчас мириады пылинок взвились вверх и заплясали в лучах проникшего внутрь яркого дневного солнца, становясь на свету золотыми, словно волшебный порошок сказочных фей. Красиво… Только эти пыльные феи не в силах вернуть мне родного человека.

Да, давно я сюда не приходила. Совершенно ничего не изменилось. Только бабушки нет. Я стояла и смотрела в окно, обхватив себя руками. Федя подошел ко мне сзади, обнял и положил подбородок мне на плечо.

—Скучаешь по бабушке, да?

Я перевела взгляд на фортепиано, которое так любила бабушка, и меня захлестнула золотисто-солнечная волна воспоминаний: вот я, лет пяти от роду, скачу под звуки «Собачьего вальса» по кругу узора на ковре и подпеваю, а бабушка аккомпанирует мне и, оглядываясь на меня через плечо, тепло улыбается. Вот я сижу на этом самом стуле и строчу на старенькой швейной машинке «Зингер» микроскопическое платье для Барби, подаренной мне на день рождения. Сколько мне тогда было? Лет восемь, наверное.