Сон навалился на грудь. Первую ночь правитель Яворова края провел в шкафу.

Всю седмицу Стефан крутился как белка в колесе: осматривал крепостные сооружения, бродил по рынку, встречался с местной шляхтой и купечеством, даже сделал вылазку по окрестностям. Яворонцы встречали не в меру прыткого господаря настороженно, но без враждебности. Никто в спину проклятий не кричал, и вообще было как-то елейно-спокойно, настоящее затишье. Будет ли буря?

От болотных дружков не было ни слуху, ни духу. Нет их, и все тут. А может все россказни о влиянии Вепря — всего лишь преувеличение? У страха глаза велики. Но Стефан помнил стрелы в груди своих воинов и расслабляться не собирался. Тайную дверь в спальне господаря замуровали, чтобы не создавать соблазн для синеглазой чертовки, да и другой кто мог воспользоваться тайными проходами. Караул, наученный ночным происшествием, бодрствовал и из кожи вон лез, чтобы загладить вину.

Жизнь шла своим чередом, вот только Стешку все время тянуло в чулан, он боролся с этим желанием, чтобы не лить воду на мельницу старого филина, но нет — нет, да и забредал «случайно». Маричка не появлялась, словно и не было ее никогда в замке, так, ночное видение, а ведь она все же где-то здесь, за этой громадиной каменных уступов и переходов. Это будоражило кровь, ускоряя ее движение по венам, и ничего с этим молодой господарь поделать не мог.

Родовой оплот князей Яворонков напоминал замысловатый лабиринт с большим количеством винтовых лестниц и непонятных пристроек, и Стефан с маниакальным упорством пытался их все выучить. Адамусь принес старый засаленный план замка, где были прочерчены несколько тайных лазов и ходов, рассмотрел там Стефан и проход в господареву спальню, но все ли это тайники? Конечно нет, ведь от чулана на схеме не шло ни одного лаза, а они были, не в воздухе же растворились тогда старик и его племянница.

Между тем челядь готовила обещанный пир. Из нижних кухонь вверх поднимались дразнящие ароматы, служанки намывали пол в большой тронной зале, плотники торопливо сбивали столы и скамьи.

Сейчас господарь, в волю напарившись в баньке и неспешно расчесав пучок-оселедец, вдел в ухо гетманскую рубиновую серьгу — символ наместника королевской власти и подошел к челядинам, услужливо предлагавшим традиционный для яворов праздничный кафтан. Местное одеяние, очевидно, Адамусь велел притащить из пыльных шкафов злополучного чулана, но замковые рукодельницы бережно отчистили старые ткани, потускневшие пуговицы натерли до зеркального блеска, придав наряду вполне приличный вид. Со вздохом Стефан влез в «обновки», они оказались чуть великоваты — старые господари были крепкими здоровяками, но хотя бы не жмет и на том спасибо.

Тусклое зеркало отразило зеленое, шитое серебряными кленовыми листьями сукно, отороченное соболиным мехом. Мех кое-где вытерся, но в целом был еще вполне приличного вида. Осталось опоясаться кушаком и приторочить любимую саблю.

— Может все же срежешь гриву, чай, не конь, — нетактично буркнул Михась, подавая ножны.

— К свадьбе, так уж и быть, побреюсь, — подкрутил на палец ус Стефан, вполне довольный своим видом, — ну что, пошли местных невест смотреть? — подмигнул он денщику.

— Не спешил бы ты «господарь», — выделил голосом титул Михась, напоминая об ответственности.

— Нудный ты, — вздохнул Стешка, оправляя меховой ворот.

— Зато ты уж не к ночи веселый, — проворчал денщик.

— А чего грустить, на пир идем?

— Не ляпни, господарь, ничего там лишнего.

— Это уж как пойдет, — не смог обнадежить Стефан, забавляясь серьезностью Михася.

— Стихи хоть читать не будешь? — буркнул денщик.

— Это, так уж и быть, не стану, — смилостивился господарь.

«Хотя про одни синие очи так и просятся», — добавил он про себя, толкая дверь.

Пора правителю Яворова края показаться перед подданными. Все сейчас воспринималось Стефаном как хитроумная игра, на конце которой куш в груду сверкающих монеток. Беда в том, что не только он тянется к выигрышу, и другая алчная рука готова забрать выставленное на кон добро.

От пестроты нарядов местной шляхты у Стефана разбежались глаза. Яворы любили яркие цвета и краски, этого у них не отнять. Да сейчас тяжелые времена, но и они не могли полностью заглушить впитавшиеся в кожу привычки. Вначале чувствовалась какая-то напряженность, даже скованность: почтенные мужи тихо переговаривались, косясь на молодого господаря, их женушки, оправляя кички и теребя нитки бус, тоже шушукались между собой, молодые парни сурово молчали, сохраняя показное достоинство, и только девицы беспечно хихикали, стреляя в господаря и окрестных красавцев глазками. Не одна ночная гостья, все девки здесь были бойкими — отметил Стефан.

— Приглядись, приглядись, господарь, — перехватил блуждающий взгляд Стефана филин Адамусь, пристроившись по правую руку от господаря. — Девки в самом соку, как на подбор. Косы-то какие, вот это косы, эх, где мои годы-то молодые?!

«Старый сводник», — буркнул про себя Стефан, недовольно поджав губы.

От натертой травами парной телятины шел дурманящий аромат, пышные набитые начинками пироги звали отломить по доброму кусочку, челядь бегала промеж столов, подливая вино и сбитень, а напряжение все не спадало, пробить настороженность и недоверие гостей не получалось. Да и сам Стефан начал заметно скучать.

— А господарь у нас умеет ладно петь, — неожиданно вскочил с места Генусь Невесский, хитро прищуривая глаза. Монотонно бренькающие по углам цимбалы резко смолкли, а над столами по рукам в сторону господаря полетела легкая лира.

Все разом замолчали, оборачивая любопытные взоры к Стефану. Прислуживающий ему Михась покраснел, расплескивая вино на зеленый кафтан Яворонков.

— Спой, господарь, уважь нас, — почти приказным тоном кинул Стефану Невесский.

— Спой, уважь, — подхватил и Адамусь, словно они заранее сговорились с пронырой.

— Спой, спой!!! — дружно поддержали гости.

— Уважь! — поддержали и собственные шляхтичи Стефана.

Очередная западня сжималась. Хитро придумано, сказать: «Не хочу», значит оскорбить местных, не уважить. Стефана затирали к стене, вот ему уже совали в руки лиру: «Пой, раз назвался! И все тут». Плавный изгиб лег в ладонь.

— Господарь кваса холодного выпил, не в голосе, — хоть как-то робко попытался защитить хозяина Михась.

Местные мужи презрительно выпятили губы, на лицах девиц засветилось разочарование.

— Ну, отчего же. Я спою, — Стефан медленно поднялся, откладывая лиру в сторону. — Так спою, — объяснил он, поймав недоуменный взгляд одной хорошенькой чернобровой панночки.

— Не надо, выдашь себя, — зашипел ему на ухо Михась.

Стефан кольнул ухмыляющегося Генуся презрением, расправил плечи и… запел. Его чистый сильный голос плавной волной поплыл над головами слушателей, завораживая и увлекая. Звуки сплетались в несложную мелодию народной песни, такой родной и знакомой, той, что пастухи поют темными вечерами у полевого костра. Цымбалы быстро подхватили соловьиную трель, усиливая волшебство. Стешка рубака умел петь, и с этим не поспорить: