— А у нашего господаря стоит явор на дворе, — и гости ответили хором: — А ты пане господарю отворяй ка двери все[1].

Все сладилось, Стефан, выдохнув, подмигнул впечатленной чернобровой девице, победно окинул зал и… столкнулся взглядом с синими очами. Маричка?! Да точно она! Племянница самого хранителя в простой одежде холопки сновала за спинами гостей, бесшумно скользя с остальной прислугой. Она презрительно фыркнула и тут же отвернулась, забирая грязную посуду и унося ее прочь.

Стефан, уже не обращая внимание на продолжавшую литься со всех сторон похвалу, растерянно сел на древний трон Яворонов.

— Что она делает среди челяди? — зло прорычал он Адамусю.

— Балуется, — равнодушно пожал тот плечами, — я ж говорил — блажная, чего с нее взять.

Стефан мрачно насупился, ожидая, когда из кухни снова вынырнет Маричка, он даже позабыл позлорадствовать над задумчиво сидящим в углу Генусем. Что здесь вообще происходит? Шляхетка смиренно прислуживает за столом, ее дядька вместо того, чтобы обрядить ее в лучшие одежды, каких немало в чулане, и вывести в свет, довольно потирает руки и наслаждается тушеной говядиной. Да здесь не Маричка чокнутая, а старый филин похоже последний ум растерял.

— Пусть идет переодеваться и приходит как требует ее положение, — сквозь зубы процедил Стефан. — И сядет здесь, указал он место подле Адамуся.

— Нет, она этого не сделает, — с холодным спокойствием отрезал хранитель.

— Я, твой господарь, приказываю! — рявкнул Стефан.

— Ну, пойди ей сам прикажи, — усмехнулся старый филин, расслабленно откидываясь на лавке.

— Вот и пойду, — поднялся Стефан.

— Господарь танцевать желает, — снова «очень вовремя» взлетел с места Генусь.

Цимбалы брызнули задорной плясовой. Стефану смело перегородила дорогу чернобровая девица, успевая оттереть других претенденток. Ой, бойкие здесь девки! Да нужна-то похоже лишь одна. Танцевал Стефан куда хуже, чем пел, местный пляс он и вовсе не знал, все время путаясь и рискуя оттоптать красотке ноги, а глаза блуждали в поисках холопского чепца. Крульские шляхтичи последовали примеру своего господаря и тоже повскакивали с лавок, расхватывая разрумянившихся от вина панночек. Вообще после песни Стефана словно прорвало плотину: достойные мужи расслабились, повеселели, полились шутки и здравицы; мамаши снисходительно отпускали дочек резвиться, но напоминая, что крутиться нужно в первую очередь вокруг молодого господаря. Поэтому Стефан оказался в плотном кольце красоты, и вырваться уже не мог, выводя в круг танца то одну, то другую девицу. Кажется, Маричка мелькнула еще раз. Да вон она, понесла обратно пустую крынку. Появится ли опять?

— Я по надобности, — грубовато «отпросился» Стефан у очередной «невесты» и рванул за исчезнувшей в дверном проеме синеглазой.

Простой паренек снова победил в нем несущего груз обязанностей господаря.

Стефан, ускоряя шаг, завернул за угол, куда спешили все служанки, но отчего-то Марички в толпе не обнаружил. Напрасно он всматривался в лица изумленных челядинок. «Значит, она свернула в другую сторону. Умеет эта синица прятаться».

— Чего господарь желает? — склонились служанки в почтительном поклоне.

— Да кабы я сам знал, — раздосадовано махнул рукой Стефан и, быстро развернувшись, почти побежал в противоположном от кухни направлении.

Широкий коридор вел, ну, конечно, как сразу-то не догадался, прямиком к чулану с тряпьем. Сейчас она снова пропадет и ищи ее тогда, стучись головой в толстые, шитые дубом стены. И Стешка, наплевав на приличия, полетел по крытой галерее, с заносом завернул в левое крыло, едва не врезавшись в стену, распахнул дверь одной из проходных комнат и…

Застал Маричку, зажатую в угол паном Яковом Баньковым. Юнец наступал, бормоча признания любви и пытаясь приобнять синеглазую, та, испуганно пятилась, отчаянно замахиваясь на него пустой крынкой.

— Ну, чего ты, дикарочка моя, боишься? Всего один поцелуй, — бойко тараторил Баньков, тонкой почти девичьей ладонью приглаживая свои белокурые кудри, — разве я урод какой?

А Яшка Баньков и вправду не был уродом, скорее ангелочком из рождественского вертепа: нежное румяное личико с первым пушком на щеках и верхней губе, голубые, но не такие насыщенные как у синеглазой, а с пепельным отливом глаза, в обрамлении длинных телячьих ресниц, тонкий стан. Красавчик, одним словом. Но на Маричку его чары отчего-то не подействовали.

— Прочь поди! — раздувая ноздри, взвизгнула она, лопатками уже касаясь стены, дальше отступать было некуда. — Я ведь и крынкой приложить могу, — предупредила девушка.

— Глупенькая, я же женюсь, как честный человек, а этот только попортит тебя, а к алтарю не позовет. Да все болтают, что он вообще не наст…

Договорить пан Баньков не успел, Стефан схватил его за ворот и как соломенную куклу отшвырнул в сторону. Юнец, проехав по отшлифованному полу к противоположной стене, привалился на бок. Стефан подбадривающе улыбнулся обомлевшей Маричке, та, прижав крынку к груди, переводила затравленный взгляд с господаря на медленно поднимающегося на ноги шляхтича.

— Да как вы смеете?!! — мрачно с чувством собственного достоинства произнес Баньков, отряхивая жупан. — Я гербовый дворянин!

— Шел бы ты отсюда, гербовый дворянин, пока ноги не переломал, — равнодушно как от назойливой мухи отмахнулся Стефан.

— Я вызываю вас на дуэль, — запальчиво выкрикнул Яков Баньков, укладывая руку на эфес сабли.

Эх, отшлепать бы этого дуэлянта по одному мягкому месту, чтобы уважение имел и рот на чужой каравай не разевал, да слухи ненужные не разносил. В другое время Стешка так бы и поступил, но не сейчас. На него смотрит Маричка, а перед ним шляхтич, почти ровня, с которым нужно считаться, в противном случае можно получить с десяток недругов в лице оскорбленных дружков юнца. А эдак можно настроить против себя половину отряда. Незлобного и услужливого Банькова все любили и покровительствовали. Нравился он и Стефану пока между ними не встала синеглазая племянница хранителя.

— Ну что ж, я принимаю вызов, — усмехнулся Стефан, скрещивая руки на груди.

— Завтра на рассвете на заднем дворе, — краснея от своей значимости, произнес юнец, направляясь к двери. — Мой секундант вызовет вас.

«Секундант? Какая дурость! — подумал Стефан, играться во все это ему очень не хотелось. — Представляю, как будет ворчать Михась».

Баньков открыл дверь, из которой ранее ворвался Стефан, обернулся, прощаясь взглядом с Маричкой.

— Выберешь его, горько пожалеешь, — произнес юнец со злостью проигравшего.

Тяжелая дверь с громким хлопком закрылась, оставляя господаря и его синеглазую одних. Столько всего хотелось сказать, спросить, а тут все слова словно из головы вылетели. Стефан молча смотрел на девушку, а она на него. Они стояли и стояли. Что-то между ними возникло, какая-то тоненькая ниточка успела протянуться несмотря на все встречи, одну чуднее другой.