У Аны Иванович, ровесницы Джоковича, посещавшей пиццерию его родителей в Копаонике с четырех лет (ее отец и дядя Джоковича Горан вместе учились в школе), сохранились похожие воспоминания: «Это было очень трудное время не только для нас, детей, но и для всей страны. Девяностые вообще были тяжелыми, экономика на нуле, и я помню, бомбардировки начались 24 марта, в день рождения моей двоюродной сестры, так что она страшно расстроилась, потому что никакого праздника не получилось – всем пришлось бежать в бомбоубежище. Первые несколько недель мы не тренировались, поскольку не знали, чего ожидать, поэтому сидели дома, но позже, когда умолкали сирены и опасность исчезала, начинали понемногу тренироваться. Чаще всего по утрам, с шести до восьми или с семи до девяти. Мы старались вести обычную жизнь, конечно, как могли. Помню, ближе к концу бомбардировок для игроков младше 12 лет организовали турнир и даже ввели правило: если во время игры вдруг завыли сирены, матчи надо закончить, но новых уже не начинать! Во время моих матчей сирены не выли ни разу, вернее, только один раз, когда я смотрела чужую игру».

Иванович рассказывает, как они с Джоковичем умудрялись даже развлекаться на турнирах. «Мы оба помним множество забавных моментов, – говорит она. – Мы участвовали в разных турнирах в Сербии – для детей до 10, до 12 лет. Часто играли в прятки. В день играешь два – три матча, а потом делать тебе совершенно нечего, вот и ищешь, чем развлечься». Джокович и Иванович никогда не считались парой, но были явно привязаны друг к другу. Многие, кто знал их, полагали, что Джокович частенько пляшет под дуду своей подруги, впрочем, ровно в той степени, чтобы не осложнить отношений с невестой – Еленой Ристич. Возможно, общее прошлое в Копаонике и пережитые бомбардировки скрепили их чем-то вроде товарищеских уз, не вписывающихся в рамки привычных дружеских, сексуальных или еще каких-нибудь общепринятых отношений.

Сербский тренер и капитан сборной Кубка Дэвиса Богдан Обрадович вспоминает, что, когда бомбили, помимо раннего утра безопаснее всего тренироваться в обеденное время. Он говорит, что занимался тренировками в основном с полудня до двух часов дня, «потому что в это время ничего не происходило». На самом деле время почти не имело значения – в сущности, они постоянно приспосабливались и старались тренироваться так, чтобы держаться вне досягаемости для авиации, находящейся в распоряжении войск НАТО.

У читателей после таких рассказов может сложиться впечатление, что весь Белград усеян теннисными клубами. Но это не соответствует действительности. Кортов было несколько, и многие из них настоятельно требовали ремонта. Теннис никогда не играл значимой роли в спортивной жизни Югославии, а в тот период сербская экономика пребывала в особенно прискорбном состоянии. Зачастую под корт приходилось приспосабливать любую подходящую площадку. Самый яркий пример – корт в клубе «Еданешти Априль» (клуб «11 апреля»), где играли Иванович и Янко Типсаревич. В клубе имелся олимпийский плавательный бассейн, но содержать его было слишком дорого, особенно когда желающих поплавать не находилось. Поэтому из бассейна спустили воду, расстелили по дну покрытие и разметили корт для одиночной игры – для парной просто не хватило места. Сейчас это снова бассейн, а в школе Типсаревича есть настоящие корты. Но этот пример свидетельствует о том, что в 1990-х гг. начинающим сербским теннисистам было буквально негде тренироваться.

В своем редком интервью газете Guardian в январе 2008 г. Дияна Джокович рассказывала, что именно теннисные тренировки Джоковича помогли всей семье пережить бомбардировки НАТО. «Вся наша семья во время бомбардировок находилась здесь, в Белграде, и мы проводили на кортах целые дни. Это и спасло нас. Корты были не более и не менее безопасными, чем любое другое место на улице, но если все время сидеть в подвале и думать, что твой дом разбомбят, можно просто свихнуться. Нет в этом ничего хорошего. Мы тренировались целыми днями, а в семь часов возвращались домой и сидели за зашторенными окнами – все было закрыто и темно, как тому и положено».

Ана Иванович эхом повторяет это почти философское отношение к опасности:

«В первую ночь мы спустились под землю, а потом мои родители сказали: „Знаете, что? Если бомба попадет, так тому и быть“. И мы начали оставаться в доме. Наш дом был двухэтажным, мы просто уходили в дальнюю комнату, там мы в основном и жили. Однажды мы попали под бомбы, некоторые люди говорили, будто они знали, где должны бомбить в тот день, что якобы им известны цели, но мы никогда ничего такого не знали. Несколько раз мы слышали ужасно громкие взрывы – не самое приятное ощущение. Для меня важны были не пропущенные уроки, а то, что все мы вместе. С детства мне не нравилось засыпать одной, поэтому, когда во время бомбардировок все мы спали в одной комнате, я чувствовала себя, как в раю: и родители рядом, и мой брат. У нас часто бывали бабушки с дедушками и другие родственники и знакомые, мы часто собирались вместе, так что мне не приходилось сидеть одной, и это было замечательно. Запомнился один очень страшный момент. Раньше мы жили напротив большого здания почтамта, и однажды к нам пришли и сказали, что сегодня ночью его наверняка будут бомбить. Было уже десять вечера, мы готовились ложиться спать, и мои родители сказали: „Ладно, поедем к бабушке и дедушке“, они жили в десяти минутах от нас. Мы сели в машину, двинулись и по дороге проехали мимо очень высокого здания метрах в пятистах от бабушкиного дома по прямой. И буквально через пятнадцать минут после нашего приезда вдруг раздался страшный взрыв – разбомбили то самое высокое здание, мимо которого мы только что проезжали! Вот это было страшнее всего. Когда ты еще ребенок, родители стараются оберегать тебя. Помню, однажды я сидела в гостиной и услышала, как самолет преодолел звуковой барьер, шум был громким, как от взрыва. Я воскликнула, обращаясь к папе: „Господи, что это было?“, а он ответил: „Пустяки, грузовик провалился в люк на улице“. Так они и стараются защитить тебя, и только потом понимаешь, как на самом деле все было страшно».

Джокович говорит о том времени как о «периоде, который в моей стране не любит вспоминать никто», но все же продолжает: «Это на редкость яркие воспоминания из моего детства, сформировавшие мой характер. То было время, когда моя страна оказалась разрушенной и беспомощной; три месяца никто не знал, что же будет дальше, и спрятаться, в сущности, было негде. Погибло много ни в чем не повинных людей, понесла серьезный ущерб инфраструктура, руины остаются до сих пор… И стране нужно время, чтобы восстановиться после таких колоссальных разрушений. Сначала мы прятались в подвале, думая, что там мы в безопасности, но на самом деле, когда бомбы попадали в дома, люди гибли даже в подвалах. Так что прятаться было бессмысленно. И вот после первых нескольких недель паники и неверия наша жизнь вернулась в привычную колею, хотя бомбы и продолжали падать. Сначала наша семья держалась вместе, а потом каждый из нас возвратился к своим обязанностям. Родители уехали работать в Копаоник, а я вернулся тренироваться на корт».

Как и двоюродная сестра Иванович, Новак так и не смог толком отпраздновать свой двенадцатый день рождения 22 мая 1999 г. «Я отметил его на корте, как все другие дни рождения, – с улыбкой вспоминает он, – только в тот раз над головой летали не бомбы, а фейерверки».