Только услышав о сестрах, Гевин подумал, что у Вайолет, кроме сестер, также должны — или могут быть — родители. Но раз она живет в таком месте, то где же живет ее семья? Может быть, в другом городе? А может, даже в другом штате? Или ее семья, не одобряя ее выбора профессии, с ней совсем порвала? Или, может быть, Вайолет сама ушла?

— Сколько у тебя сестер? — спросил Гевин, испытывая потребность узнать о Вайолет больше.

Глаза у Вайолет снова распахнулись, затем она опустила свой взгляд и стала мять в руках сумочку.

— Вообще-то у меня нет сестер. В смысле, родных. — Она подняла на него глаза и твердо сказала: — Уже поздно. Тебе пора идти.

Гевин знал это и без ее напоминания, но не мог заставить себя сдвинуться с места. Он вдруг заволновался, словно подросток, в первый раз приведший к себе нравившуюся ему девушку.

— Ну, тогда… Спокойной ночи. И спасибо. Еще раз.

Сказал — и тут же почувствовал себя идиотом. Замялся, но уйти по-прежнему не смог. И вдруг, совсем уж неожиданно для себя, наклонился и коснулся губами ее шрама. Что заставило его так сделать — поцеловать женщину, на которую он намеревался подать в суд, да еще в щеку, чего раньше за ним не наблюдалось! — он и сам не мог сказать.

Вайолет шумно вдохнула, но не стала уклоняться от его губ, правда, положила ладонь ему на грудь, словно говоря этим «не надо».

И Гевин подчинился. Оторвавшись от ее лица, он посмотрел на нее сверху вниз и снова увидел, как Вайолет заливается румянцем. Гевин ничего не мог поделать с собой. Он снова наклонил голову, но в этот раз его рот прижался к ее губам. Он не давил, не настаивал, просто накрыл ее рот своими губами и ждал ее ответа.

Это случилось с ним впервые. Целуя женщин в губы, он никогда не сомневался в их отклике. Должно быть, именно новизна положения, в которое он сам себя поставил, подействовала на него так, как ни одно другое прикосновение к женским губам. Его опалил жар, каждый нерв в его теле напрягся в волнующе-тревожном ожидании — как Вайолет ответит на его поцелуй? Словно он неожиданно превратился в подростка, впервые осмелившегося поцеловать девушку.

Мысль опалила мозг, и именно осознание этого заставило Гевина оторваться от ее губ, хотя Вайолет нисколько не противилась его поцелую. Может быть, он даже сумел бы выйти из ее квартиры, но совершил ошибку, бросив последний взгляд на ее лицо. Глаза Вайолет были закрыты, а губы, наоборот, слегка приоткрылись, словно приглашая его повторить поцелуй. И Гевин снова дрогнул, не сумев совладать с искушением. И в этот раз больше ничего не имело значения, кроме того, что он целует красивую женщину, о которой в последнее время думал больше, чем нужно, и не так, как следовало бы думать, учитывая обстоятельства, приведшие к их знакомству.

Словно в тумане, Гевин почувствовал, что ладонь Вайолет больше не упирается ему в грудь, наоборот, она хватает его за края рубашки и притягивает ближе к себе, но в эту минуту он мог думать только о том, какими мягкими и сочными оказались ее губы. Их хотелось целовать вновь и вновь…

Его руки сами собой отправились в путешествие по ее телу, скользя вдоль его плавных, женственных очертаний. Она была такой мягкой! Не рыхлой, а именно упруго-мягкой. В первый раз, — «А с Вайолет Тэнди для меня многое словно в первый раз», — мелькнуло у Гевина в мозгу, — он узнал, как может возбудить простое поглаживание контуров женского тела, дразня и вызывая еще более сильный чувственный голод. Который требовал немедленного утоления.

Гевин призвал себя не спешить. Коснувшись ее груди, он услышал, как Вайолет прерывисто втянула в себя воздух. А затем последовало то, чего Гевин уже не ожидал. Она отбросила его руку со своей груди и отступила на шаг, другой. Глаза у нее были широко раскрыты. В них застыло выражение замешательства и испуга.

— Зачем ты это сделал? — спросила она, и ее голос был не громче шепота.

Гевин покачал головой. Не только потому, что сам не знал, отчего поцеловал Вайолет, но также потому, что не понимал — а что с ним вообще происходит?

Вайолет коснулась своих волос, и Гевин вдруг увидел, как дрожат у нее пальцы, когда она заправила выбившуюся прядку за ухо. Причастен он к этому или нет? Гевин не мог ответить. Скрестив руки на груди, Вайолет произнесла:

— Ты должен уйти. — Но ее голос, как и пальцы, дрожал. — Сейчас же.

Гевин не сразу понял, что следующая фраза принадлежала ему:

— Нет, ты не девочка по вызову.

Как только до него дошел смысл его собственных слов, он сразу же понял и их правоту. Возможно, он понял это некоторое время назад, но не признавался себе в этом? Теперь многие несуразности в ее поведении, которые он заметил, обрели иной смысл.

— Ты никогда не была той, о ком написала роман.

На лице Вайолет появилась слабая улыбка. Она покачала головой:

— Именно на этом я все время и настаивала и до сих пор не могу взять в толк, почему все упорно считают иначе.

— Может, потому, что всем известно высказывание «Пиши то, о чем имеешь хотя бы какое-нибудь представление»? — Гевин криво улыбнулся. — А также потому, что твоя книга очень легко читается?

— Я согласна с этим высказыванием, но только отчасти. Если писать только о том, что знаешь, тогда на что же направить свою фантазию? Не всем же быть Хемингуэями.

Честно признать, в этот момент Гевину меньше всего хотелось говорить о литературе и о классиках. Он был бы гораздо более счастлив продолжить то, на чем они недавно остановились. Хотя бы на поцелуях. И он решил просто уступить своим желаниям.

Вайолет упустила тот момент, когда как будто начавшее возникать между ними взаимопонимание перестало иметь для нее значение. Все, что она помнила, это то, что до Гевина наконец дошло — на самом деле она не писала мемуары, послужившие сначала причиной их встречи, а затем и конфликта. А затем она снова оказалась в его объятиях, и он снова ее целовал.

Близость Гевина, прикосновение его губ, ощущение его рук всколыхнули в ней чувства, которых прежде Вайолет не знала. Вообще она никогда не думала, что сможет испытывать их к мужчине, тем более к такому, как Гевин Мейсон. Но эти чувства были слишком сильны, чтобы можно было притвориться, будто их нет. И вообще, ей не хотелось думать ни о чем. Ей хотелось только чувствовать, не задаваясь вопросами: «Почему именно Гевин? Какие именно чувства ему удалось во мне возбудить?» Нет, Гевин не был единственным мужчиной в ее жизни, но это случилось так давно, что легко можно было бы забыть, что она — женщина.

Гевин напомнил ей об этом, и Вайолет хотелось насладиться этим мгновением.

Продолжая ее целовать, Гевин подвинул руку вверх. Его ладонь замерла под ее грудью, и Вайолет прерывисто задышала, ожидая, что вот-вот он накроет ее ладонью, и была разочарована, когда он просто положил руку ей на спину. Тонкая ткань ее платья не могла служить достаточным препятствием, и Вайолет чувствовала тепло, исходившее от его тела, ощущала жар его ладоней в тех местах, где Гевин дотрагивался до нее.