по-прежнему у него в руках, если не вся колода, и следует придерживаться его правил. Настанет и ее день.

Она вздрогнула. Ящик открыт, бесценные артефакты исчезли, все тайком, под покровом ночи. Если только Михаил не сговорился с Николасом — а этот мог, она не питала иллюзий, — они на очень серьезном распутье. Десятилетия неустанных трудов, хитроумного планирования, охраны Ящика и его содержимого, долгие годы слежки за теми, кто осмеливался вслух намекнуть на то, что снилось им в беспокойных снах. Слова, льющиеся из перекошенных ртов, хрюканье и стоны упоенных предательскими мечтами.

Все граждане, независимо от происхождения, достижений, образования или доказательств преданности, равны. Божество любило свой народ, а еще больше любило конечную цель — выживание народа. По иронии судьбы, чтобы выжило Божество — вместе с подданными, которым оно может даровать свою любовь, милость и красоту, иные — что поделаешь — должны умереть. Несогласные. Обиженные. Возмутители спокойствия, бунтари. В общем, те, кто не уразумел величественного скачка человечества, расписанного Божеством на десятки лет вперед.

Размышляя об этом, Александра поерзала в прохладном каменном кресле и вперила сухие глаза в черную раму открытого ящика со спрятанными в боковых отсеках дверями. Из глубины сияла непроглядная тьма — абсолютная противоположность самого света, наполнявшая воздух густой, маслянистой чернотой, способной уничтожить на своем пути все светлое.

Александра встала и подошла к бездонному краю пропасти, глубину которой не определить в такой темноте. Слуги уже обшарили там каждый дюйм и ничего не нашли. Она хотела откашляться, но в горле будто застрял острый кусок льда: каждый вдох давался с трудом. Нужно уходить. Немедленно. Пока что священный образ Божества важнее всего, выше ее собственных желаний. Нельзя показывать свою слабость. Цифры, техники дыхания, что угодно. Порой Александра сидела, сложив руки на коленях, и выглядела со стороны спокойной, безмятежной принцессой, а острые, как гвозди, ногти тем временем вонзались в ладони.

Он обещал. Михаил обещал. Его убедили не открывать Ящик, пока они втроем не встретятся и не разработают план, не найдут выход. Ей казалось, что еще не время, и она была почти уверена, что сумеет убедить в этом Николаса, в отличие от Михаила, который превращался в фанатика. Кроме того, все принятые Божеством решения должны быть единогласными. Вместе либо никак — вот их кредо. Независимо от сомнительных обещаний Михаила, Ящик открывать нельзя. И точка. Она не то чтобы не согласилась — у нее даже не спросили. По крайней мере Николас, который считался главным.

Ею пренебрегли.

Ужасная мысль. Мучительная, непереносимая. Александра практически видела эту мысль, почти осязаемую, плывущую перед глазами и почему-то очень похожую на Михаила. Что она сделала не так? Где ошиблась? Почему Николас прячется, находит предлоги, чтобы не видеться с ней? Ее великолепный мир рушился на глазах, разбиваясь на осколки.

Кто-то кашлянул. Неподалеку ждали старый слуга Флинт и несколько охранников из Эволюционной стражи. Они расположились в сотне метров, под засохшим старым деревом. Даже не глядя, Александра знала, что все они, вытянув шеи, рассматривают пещеру. Никто из них никогда здесь не бывал — приведя сюда этих людей, Александра нарушила священное правило, не говоря уже о том, что пошла на риск. Глядя на открытые двери, так долго простоявшие запертыми, она подумала, что скоро будут нарушены и другие священные правила. Совсем скоро.

Большую часть своей жизни она притворялась, играла роль. Пора возвращаться к игре.

Поднявшись, Александра привела себя в состояние гневного удивления, черпая необходимое в учении Вспышки, и энергичной походкой, в которой таилась скрытая угроза, направилась к свите, испытывая при этом немалое удовольствие от страха, вспыхнувшего в глазах подданных. Громовым голосом, удивительным для женщины столь хрупкого сложения, она обрушила на них поток высокомерной бессмысленной чепухи, единственной целью которой было устрашение. Люди вскочили с мест, окружили ее, подстраиваясь под скорость и мудро помалкивая. Она не сомневалась, что Николас это видит, и с трудом удерживалась от улыбки.

— Флинт, когда вернемся, ты свободен до утра. Остальные тоже.

Они двинулись в путь, и скоро Лабиринт остался позади.

2

Айзек

Соленые брызги рассыпались в воздухе при каждом ударе волны, вынуждая Айзека хвататься за ржавые перила. Капли ледяной воды брызгали в лицо, наполняя душу почти таким же трепетным благоговением, как сам мир, о котором он знал только из уст старших. Из преданий, рассказанных вечерами у мерцающего костра, вокруг которого пляшут тени прошлого. Из ужасов и страхов, заменивших былые радости. «Ты уже сам как старый дед», — подумал он.

Их встретила длинная полоса плоского песчаного пляжа, с бесконечным терпением вымытая океаном. Айзек надеялся увидеть за светло-желтой песчаной каймой привычные высокие волны зеленого леса и заслоняющие горизонт выступы вулканических скал с зазубренными вершинами. А вместо этого его взору предстала бесконечная череда рукотворных включений в природу, столпы цивилизации, здания, соревнующиеся за звание самого высокого или самого уродливого. На острове он слышал о городах, даже видел картинки в старых книгах, но это не подготовило его к удивительному зрелищу.

Город. Настоящий город, сплошь осколки стекла, бетон, дерево и металл, и все эти материалы с безжизненной вялостью отражали солнечные лучи. Хотя Айзек никогда не видел такого места в жилом, процветающем состоянии, он почему-то понимал, что город мертв. Территорию, когда-то захваченную людьми, отвоевывала природа. Чем ближе к берегу подходил корабль, тем больше деревьев, кустарников и лиан виднелось там, где им явно не место.

— Дом, милый дом! — крикнул кто-то у него за спиной, и голос растворился в плеске волн.

Айзек даже не повернулся: он твердо решил стать первым членом измученной команды, кто увидит…

Шиза.

Слово поднялось, словно нечистый дух, из самых темных глубин разума. Когда пришла эта мысль, Айзек не имел в виду ничего такого, просто мечтал увидеть живого человека, хоть какое-то движение, любой признак жизни.

Однако в голове само собой вырисовалось слово «шиз», которое он ассоциировал со всеми несчастьями на свете: ясно, будто высеченное в камне. Ужасное слово, детская страшилка, вызывающая в воображении налитые кровью глаза, сломанные зубы, отрубленные конечности — то, что ему описывали, то, что вживую он никогда не видел. И в то же время видел. Каким-то образом. Отвратительное слово в темных закоулках разума не могло родиться на пустом месте. Вопреки здравому смыслу он надеялся никогда не встретить такое существо в новом мире, куда привела их на своем мрачном корабле Клеттер. Айзек пребывал в отвратительном настроении, хотя его радовало, что вояж наконец закончился — хоть тошнить перестало. Полупереваренную пищу, которой