– Да, брат, я знаю. Я знаю, какой я идиот. И я знаю, что то, что я употребляю убивает меня. Я уже не остановлюсь, я просто не могу, – он отчаянно хотел, чтобы его поняли.

– Но если ты это понимаешь, то почему не остановишься?

– В том-то и дело. Я просыпаюсь, говорю себе, что сегодня не буду, но потом, к вечеру, нахожу повод или причину. И уже в этот момент я ненавижу себя. Но все равно продолжаю.

– Плохо дело, друг мой, – я потушил бычок.

– Да, очень плохо, – он хлебнул пива. – родителей жалко, себя уже не жалею. Что будет – то будет.

Повисла пауза. Я вспомнил, как все начиналось. С третьего класса мы неустанно дрались. Я считал его самым глупым человеком на свете. К пятому классу мы начали общаться. В седьмом, когда развелись мои родители, мы с ним пили дешевый вермут у меня дома, пока моя мама сутками работала, а к выпускному он уже регулярно курил травку. И с тех пор, как мы перестали драться, он только и говорил о том, что хочет стать моим лучшим другом. Он извинялся за то, что докучал мне в начальной школе, извинялся так, будто это было вчера. А я лишь говорил ему, что мы и так друзья. И вот мы здесь, пьем пиво и невольно вспоминаем былое.

– А помнишь, как ты физичку послал? Она тебе сделала замечание, потому что ты разговаривал на уроке.

– Хе-хе, – я начал припоминать. – да, точно, когда она сказала, что пойдет к моим родителям, а я сказал, что она пойдет к чертям, а не к ним.

– Она тебя еще в угол поставила, рядом с моей партой, как будто не знала, что мы будем болтать.

– Да-а, – протянул я и хлебнул пива. – физичку я не любил.

Пауза повисла снова, но Илья прервал ее своим традиционным разговором, от которого мне становилось не по себе:

– Ты не пропадай только.

– Я не пропадаю. Стараюсь, по крайней мере.

– Я скучал, брат. По тому, как мы у тебя дома сидели, как в футбол играли, по всему этому.

– Я тоже скучал, – я протянул ему руку.

Он пожал ее, и он вдруг выпалил:

– Ну ты и нюня, конечно.

– Да пошел ты, – я улыбался.

– Маленькая плаксивая девочка.

– Пошли в комнату, парни уже доиграли.

Он передразнил меня, и мы зашли в комнату. В комнате стояла духота и повсюду разносился запах пива. Источником были бутылки ребят, из которых медленно выдыхался напиток. Парни же ожесточенно тыкали пальцами по кнопкам, пытаясь уничтожить друг друга. Сева, увидев нас краем глаза, спросил:

– Какие у тебя планы?

– У меня? – уточнил я. – собирался на крышу.

– Зачем? – улыбнулся он, недоумевая.

– Посмотреть на пейзаж, может, вспомнить чего. Там, вроде, закат как раз, – я только было собирался пригласить всех с собой. – а ты что-то хотел?

– Ничего себе ты романтик. Увы, придется тебе повременить с крышей, – он поставил игру на паузу, отчего Ваня безмолвно встрепенулся. – через час нам надо будет подняться на этаж выше. Там вечеринка будет у моих знакомых. Девчонки, алкоголь и наркотики – все там. Ты идешь с нами.

Я покорно согласился. Не из-за культурной программы, девушек или алкоголя. Я просто хотел подольше остаться в компании своих друзей.

Мы посидели еще полчаса и начали собираться. Мы снова покурили, вспомнили несколько моментов из того безвозвратно ушедшего времени, которое навевала нам встреча, и вышли из квартиры.

– Чур, самая красивая девчонка – моя, – сказал Илья.

– До того момента, пока ты не напьешься и не пойдешь обниматься с туалетом – пожалуйста, – серьезно отвечал Сева. – тем более, когда с нами такой романтик, нам ничего не светит.

Я улыбнулся. Люди, окружающие меня сейчас, не были особенными, чрезмерно умными или интересными. Но они были одарены талантом попросту быть людьми. Я видел в них средоточие настоящей человеческой натуры. Они были парнями, такими, которых не показывают в кино, в новостях и о которых даже не пишут в блогах. Это были люди из всех мест, в которых был я. Они были и детьми, и пубертатными подростками, и совсем взрослыми мужчинами одновременно. Я знал их слишком хорошо, чтобы говорить о них, как об обычных прохожих. Я знал их судьбу и представлял их дальнейшую жизнь. Они были настоящими. Теми людьми, за которых обычно держатся, а не забывают, ведомые навязчивыми фантазиями о бессмысленности дружбы. И я почувствовал, как много потерял, когда прекратил общение с ними только из-за того, что это показалось мне глупостью. Я предпочел одиночество, и теперь, когда оно меня переиграло, я решил взять реванш.

Мы поднялись на восьмой этаж. Его расписные стены были такими же яркими и приветливыми. Повсюду, где только могли, стояли цветы в горшочках – от маленьких кактусов до огромных папоротников, возвышающихся до самого потолка. Солнечный свет тонул в пугающих темных волнах ночного океана, пытаясь протянуть нам последние оранжевые лучи только чтобы удержаться и не пойти на дно. Но он был обречен, оставляя рисунки на стенах жить дальше. Солнце уходило, его уже сменили тусклые подъездные лампочки. И какими бы ни были яркими звезды, пробивающиеся сквозь остывающее небо, они светили не нам.

От этого пейзаж летнего леса на стене начал навевать мысли об одиночестве. На нем были только деревья и тропинка, уходящая прямиком в чащу. Но там, где она заканчивалась, начиналась тьма. Деревья, стоящие хаотично и мешающие разглядеть ее душу, делали это словно нарочно, заманивая беззаботных путников. Лес был все еще зелен, но отбрасываемые на него последние лучи солнца и свет тусклых ламп, делали его почти осенним. Но это лишь рисунок, который таким и останется. За окном послышались звуки хлипкого металла, о который тихонько начинают биться капли воды. Гроза была не за горами.

Мы постучались и дверь нам открыл паренек в тельняшке.

– А мы свои пиратские костюмы забыли, – печально произнес Илья.

– Не смешно, – сказал Сева и обратился к парню. – Здорово, Лех!

– Здорово, пацаны. Проходите, располагайтесь, все уже пришли.

Я узнал его взгляд. Сейчас он был куда бодрее и ярче. Как минимум, были видны его глаза. Это был тот пьяный служивый со второго этажа, который уснул, пока мы с его другом месили друг друга.

– Шолом! Помнишь меня? – спросил я.

– Н-нет, – с недоумением отвечал парень.

– Ну, тогда будем знакомы.

Мы прошли в комнату, которую освещала разноцветная лампа, ритмично сменяя огоньки в такт музыке. Ночь за окном не ощущалась вовсе из-за раскаленной дыханием