ресницы налипал снег. Юрген натянул шарф на нос. Пожалел, что на нем не ватник, а щегольское пальто, подходящее для ухоженных городских улиц, но не спасающее от разгулявшейся непогоды.

Снегопад перерос в буран. Дорогу заметало: если изначально за Юргеном тянулась цепочка следов, то спустя десять минут он уже утопал в наносах по щиколотку. Горизонт стерся. Область видимости сузилась до нескольких шагов.

Не пройдя и полмили, стажер повернул назад.

До манаката он добрался в кромешной тьме, случайно, потеряв всякую надежду отыскать машину. Примерзшая дверь поддалась с трудом. Внутри было немного теплее, чем снаружи: тонкий фанерный кузов давал какую-никакую защиту от ветра, разбитое лобовое стекло удалось заменить крышкой от капота.

Первые минуты Юргену, разгоряченному борьбой с метелью, было даже жарко. Потом озноб взял свое. Тщась согреться, он махнул руками, но крохотная кабина не предназначалась для физических упражнений.

Положение превращалось из неприятного в угрожающее.

Прекрасно понимая безнадежность затеи, Юрген все же попробовал восстановить манакамень, надеясь использовать его хотя бы в качестве печки, – но, ожидаемо, не справился. Оставалось вслушиваться в тоскливое завывание метели и ждать неизвестно чего.

Мороз крепчал. Зимняя ночь набирала силу. Утро мерещилось таким же далеким и недостижимым, как и скрытый пургой город.

Насколько велика вероятность, что Юргена найдут в ближайшие часы? События завертелись слишком быстро, и он даже не успел предупредить напарника. Детектив-инспектор, несомненно, едва обнаружил пропажу подопечного, сразу же поднял тревогу. Но догадается ли первый отдел, что его младший сотрудник покинул город, и если да, сумеет ли проследить, куда тот направился? А главное, решится ли керр Дершеф рисковать людьми ради призрачного шанса отыскать пропажу?

Разумнее всего послать Беса за помощью. Голем, в отличие от человека, стужи не боится и, возможно, сумеет добраться до городских ворот… если не заблудится и не истратит заряд манакамня раньше: керр Фликен на инструктаже упоминал о максимальном сроке работы, но Юрген прослушал и теперь жалел об этом.

– Бес…

Тот повернул голову. От мысли остаться одному в кромешной тьме, рассеиваемой лишь тусклым светом служебного фонарика, веяло такой жутью, что стажер не решился отдать приказ. Человеческое лицо, пусть и кукольно-восковое, не выражающее эмоций, успокаивало.

– Влипли мы с тобой в передрягу, Бес. А самое обидное, что зря влипли. Ведь почти в руках был и утек! На мушке держал! Дурак! Не выстрелил! – Юрген досадливо цокнул, мысленно переживая провал. – Такой шанс упустили! Вдруг это Куратор был? Представляешь, весь первый отдел его уже год поймать не может, а тут мы за шкирку да на блюдечке с синей каемочкой. – Стажер задумался. – Что-то же гада спугнуло? – Голем невозмутимо таращился на хозяина, ожидая четкого приказа. – Не понимаешь? Ну да, наверно.

Звук собственного голоса слегка успокоил, и Юрген задумался об источнике тепла. Энергия поврежденного камня, от которого питался манакат, истекла, мелочовки в фонарике хватит минут на десять, а использовать собственный резерв еще и для обогрева кабины – занятие бессмысленное и даже вредное. Одаренный и так уже понастроил внутренних цепей, заставляя кровь бежать быстрее, – хоть и понимал: это его не спасет. Замерзнет, как и любой обычный человек, разве что чуть медленнее.

Вся надежда на огонь. Вряд ли Юргену удастся отыскать среди сугробов дрова для костра… зато у него есть манакат! Ходовая и управление сделаны из металла, но сам-то кузов деревянный!

– Помоги мне, – Бес не двинулся с места, и Юрген, чертыхнувшись, переформулировал приказ. – Круши сиденья!

Даже несмотря на отсутствие лома, вдвоем они быстро раскурочили кресла и приборную панель: было бы желание, а вандал найдется. Вспомнив про багажное отделение, Юрген выгнал голема наружу. Вернулся тот с запорошенными снегом волосами, покрытыми инеем ресницами и охапкой влажных досок в руках.

Как стажер ни пытался растянуть топливо, хватило ненадолго. Когда последняя деревяшка догорела, молодой человек с сожалением покосился на оставшуюся от сидений обивку: тепла она не даст, зато провоняет вся кабина. Подумав, Юрген набросил на плечи самый крупный кусок дерюги, в прочие зарылся ногами, как в одеяло.

Взгляд задержался на Бесе – на его сюртуке. Холод лишал искусственные мышцы эластичности, делая кукол медленными и неповоротливыми, но по-настоящему повредить големам не мог. А потому наряжали тех, скорее, из соображений пристойности, дабы не шокировать добропорядочных граждан видом нагого человеческого тела. Разгуливающий по улицам голышом мужик – это весомая причина вызвать полицию нравов, а заодно и гарантированная шумиха в газетах, которая обычно только мешает работать детективам.

Общественное спокойствие – последнее, о чем стажеру стоило волноваться сейчас. Юрген мысленно отвесил себе оплеуху, коря за непонятное слабоволие, приказал:

– Снимай одежду.

Синевато-белая кожа голема тускло светилась в темноте. Кукла свернулась в комок, обхватив лодыжки руками и втянув ноги под сорочку – и без того ветхая, от выстрелов та превратилась в лохмотья. В дыры были видны пятна «гематом» – искореженной плоти, куда угодили пули (Юрген запоздало поежился, вознося благодарственную молитву, что сам отделался царапинами). Блеклые глаза вперились в хозяина с готовностью выполнить любой, даже бестолковый или гнусный приказ.

– Черт! Не смотри на меня так! – не выдержал стажер. – Ты просто кукла! Инструмент! Глупо относиться к тебе как к человеку! Мне вообще не должно быть стыдно!

Бес промолчал: чужие угрызения совести его не касались.

Стажер почему-то вспомнил одного из первых своих големов, да что там, первого по-настоящему удачного – забавного шустрого уродца с ладонь величиной, которого он назвал Колючкой. Отправляясь в последний бой, тот смотрел на хозяина с такой же щенячьей покорностью судьбе. В глубине души Юрген так и не простил Нордлихта, подначившего его выставить Колючку на арену: обида ребенка, потерявшего любимую игрушку, засела занозой внутри, много лет спустя разведя соседей по комнате в разные стороны.

Или причина в том, что Колючка был не просто игрушкой? Другом, как бы парадоксально это ни звучало. Может, потому до сих пор Юрген и не забыл о нем?

Десятки големов, которых юный одаренный собирал для боев, не задержались в памяти. Вещи. Расходный материал. Дань азарту и эгоизму их творцов, они все должны были погибнуть. И те, что разлетались на части в глухом углу интерната. И те, что выступали на арене Спортхауптстада, куда достал билеты дядя Август, поощряя племянника за отличную учебу.

Над стадионом стоял грохот сталкивающихся булыжников и металла, треск энергетических разрядов и раздираемых искусственных мышц. На песок сыпалась каменная крошка, летели оторванные хвосты, рога и конечности. Тысячи зрителей, позабыв про обычную сдержанность и манеры, потрясали зажатыми в потных ладонях чеками тотализатора. По рядам волнами безумия катились восторженный рев или разочарованные стоны, презрительное