Меж ними ничего нет, в этом я уверена. То есть, девочка,конечно, в него влюблена, но ему она нужна только как медиум. Не представляюмужчину, который воспылал бы страстью к этой сомнамбуле. На ее прозрачномличике вечно блуждает странная невинная улыбка, глаза смотрят ласково, ноотстраненно. Она почти не раскрывает рта — разве что во время сеансов. Но ужзато в минуты общения с Иным Миром Офелия совершенно преображается. Кажется,что где-то внутри ее хрупкого тельца загорается яркая лампа. Пьеро говорит, чтоона, в сущности, полупомешанная, что ее следовало бы поместить в лечебницу, чтоона живет будто во сне. Не знаю. Мне так наоборот кажется, что она оживает истановится собой только во время медиумирования.

У меня и самой теперь путаница со сном и явью. Сон — этопозднее утреннее вставание, завтрак, необходимые покупки. Явь же начинаетсяближе к вечеру, когда я пытаюсь сочинять стихи и готовлюсь к выходу. Ноокончательно я просыпаюсь лишь в девятом часу, когда быстро иду по освещеннойфонарями Рождественке к бульвару. Мир несет меня на упругих волнах, кровьпульсирует в жилах. Я стучу каблучками так быстро, так целеустремленно, чтопрохожие оглядываются мне вслед.

Вечер — это кульминация и апофеоз дня. Потом, уже заполночь,я возвращаюсь к себе и искусственно продлеваю волшебство, подробно записываявсё, что произошло, в сафьяновую тетрадь.

Сегодня произошло многое.

С самого начала он вел себя совсем не так, как обычно.

Нет, так писать нельзя — всё «он» да «он». Я ведь пишу недля себя, а для искусства.

Просперо был не такой, как всегда — оживленный, дажевзволнованный. Едва выйдя к нам в гостиную, стал рассказывать:

"Нынче ко мне на улице подошел человек. Красивый,элегантно одетый, очень уверенный. Немного заикаясь, произнес странные слова:

— Я умею читать по лицам. Вы — тот, кто мне нужен. Васпосылает мне судьба.

— А я по вашему лицу не вижу ничего, —неприязненно ответил я, так как терпеть не могу бесцеремонности. — Боюсь,сударь, вы обознались. Меня никто никуда послать не может. Даже судьба.

— Что это у вас? — спросил он, не обращая вниманияна резкость тона, и показал на карман моего пальто. — Что тамоттопыривается? Револьвер? Дайте.

Вы знаете, что я никогда не выхожу из дому без моего«бульдога». Поведение незнакомца начинало занимать меня. Без лишних слов явынул оружие и протянул ему — посмотреть, что будет".

Тут Лорелея вскричала:

— Но это же явный сумасшедший! Он мог застрелить вас!Как вы безрассудны!

— Я привык доверять Смерти, — пожал плечамиПросперо. — Она мудрее и добрее нас. Да и потом скажите, милая Львица,разве я оказался бы в проигрыше, если б неведомый безумец всадил мне пулю влоб? Это был бы изящный финал… Однако слушайте дальше.

И он продолжил рассказ:

"Незнакомец раскрыл револьвер и высыпал на ладоньчетыре пули, а пятую оставил. Я с любопытством наблюдал за его действиями.

Он с силой крутанул барабан, затем вдруг приставил дуло квиску и спустил курок. Боек звонко щелкнул о пустое гнездо, а на лице упоразительного господина не дрогнул ни один мускул.

— Теперь вы будете говорить со мной серьезно? —спросил он.

Я молчал, несколько ошарашенный этим спектаклем. Тогда онснова покрутил барабан и опять приставил оружие к виску. Я хотел остановитьего, но не успел — вновь щелкнул спуск. Ему опять повезло!

— Довольно! — воскликнул я. — Чего вы хотите?

Он сказал:

— Хочу быть с вами. Ведь вы тот, за кого я васпринимаю?

Оказалось, он давно уже разыскивает «Любовников Смерти»,чтобы стать одним из них. Разумеется, он не угадал, кто я, по моему лицу — этобыло сказано для эффектности, чтобы произвести на меня впечатление. На самом жеделе он провел хитроумное расследование, которое вывело его на меня. Каково, а?Это интереснейший субъект, я в людях толк знаю. Он и стихи слагает, в японскомстиле. Вы услышите — это ни на что не похоже. Я велел ему придти сегодня. Ведьместо Аваддона еще свободно".

Я позавидовала неизвестному господину, который сумел таквпечатлить нашего бесстрастного дожа, однако же слушала рассказ не оченьвнимательно — меня волновало совсем другое. Я намеревалась прочесть новоестихотворение, над которым просидела всю минувшую ночь. Надеялась, что у меня,наконец, получилось, как должно, и Просперо оценит этот крик души менее сурово,чем мои предыдущие опыты, которые… Ладно, об этом я уже писала не раз, поэтомуповторяться не буду.

Когда настал мой черед, я прочла:

Вы забудете, не так ли,

Куклу с синими глазами

И кудряшками из пакли,

Околдованную вами?

Безразлично вам, ведь верно,

Что с экстазом страстотерпца

Обожало вас безмерно

Целлулоидное сердце?

Помолиться, что ли, Богу?

Только нет у кукол храма.

И былая недотрога

Тихо плачет: ма-ма, ма-ма!

Там была еще одна строфа, которая мне особенно нравилась (ядаже уронила над ней несколько слезинок) — про то, что у куклы не бываетбога кроме кукловода. Но безжалостный Просперо махнул рукой, чтоб яостановилась, и поморщившись обронил:

— Манная кашка.

Его совсем не занимают мои стихи!

Дальше стал читать Гдлевский, которого Просперо вечнорасхваливает сверх всякой меры, и я потихоньку вышла. Встала в прихожей передзеркалом и заплакала. Верней, завыла. «Манная кашка!»

В прихожей было темно, и в зеркале я видела только свойсгорбленный силуэт с дурацким бантом, который совсем съехал набок. Господи, какойже я себя чувствовала несчастной! Помню, подумалось: вот бы духи сегоднявызвали меня. Я бы с наслаждением ушла от всех вас к Вечному Жениху. Да надеждыбыло немного. Во-первых, духи в последнее время либо не появлялись вовсе, либонесли какую-то невнятицу. А во-вторых, с какой стати Смерть выберет ввозлюбленные такую никчемную, бездарную мокрицу?

Потом раздался звонок. Я наскоро поправила бант, вытерлаглаза и пошла открывать.

Меня ждал сюрприз.

На пороге стоял тот самый господин, которого я видела, когдаотносила Аваддону незабудки".

Явление принца Гэндзи