— Я был уверен, что интервью с верховным жрецом клубасамоубийц, напечатанное в «Курьере», — глупая мистификация. Однакообстановка комнаты описана точно, да и достопочтенный дож, похоже, списан снатуры. Неужто такое возможно? Вы встречались с корреспондентом, господинПросперо? Но зачем?

Наступило неловкое молчание, ибо Гэндзи, сам того не зная,затронул весьма болезненную тему. Злосчастная статья, довольно точно изложившаявзгляды Просперо и даже напрямую процитировавшая некоторые его излюбленныемаксимы, вызвала в клубе настоящую бурю. Дож устроил каждому форменный допрос,допытываясь, не откровенничал ли кто-то с посторонними, но информанта так и неустановил.

— Ни с каким корреспондентом я не говорил! —сердито сказал Просперо и жестом обвел соискателей. — Иуда здесь, средимоих учеников! Из тщеславия, а то и за несколько серебреников кто-то из нихвыставил меня и все наше общество на посмешище толпы! Гэндзи, честно говоря, уменя на вас особые виды. Вы впечатлили меня своими недюжинными аналитическимиспособностями. Располагая всего несколькими разрозненными крупицами сведений,вы безошибочно вышли на след «Любовников Смерти» и определили, что именно яявляюсь предводителем клуба. Так может быть, вы поможете мне обнаружитьпаршивую овцу, проникшую в мое стадо?

— Полагаю, сделать это будет нетрудно. — Гэндзискользнул взглядом по лицам притихших «любовников». — Но сначала мне нужноузнать этих дам и господ чуть лучше.

Эти слова, прозвучавшие довольно угрожающе, всем ужасно непонравились.

— Только торопитесь, — усмехнулся Критон. —Знакомство может оказаться непродолжительным, потому что все мы стоим на краюразверстой могилы.

Сирано наморщил свой монументальный нос, ехиднопродекламировал:

Тайный розыск учинить,

Татя враз изобличить

И послать его на плаху

В назиданье и для страху.

Даже чопорный Гораций, певец прозекторского искусства, нестоль часто размыкающий уста, возмутился:

— Не хватало у нас здесь еще сыска и доносительства!

Коломбине сделалось страшно. Это был настоящий бунт. Ну,сейчас смутьяны получат! Сейчас Просперо обрушит на ослушников испепеляющийразряд своего гнева.

Но дож не стал метать молнии или размахивать руками. Лицоего опечалилось, голова опустилась на грудь.

— Я знаю, — тихо молвил Просперо. — И всегдаэто знал. Один из вас предаст меня.

С этими словами он встал и, более ни слова не говоря,скрылся за дверью.

— Учитель! Пока я здесь, вам нечего опасаться! —бешено взревел Калибан и глянул на стоявшего поблизости Критона с такойненавистью, что козлоногий проповедник страстной любви в ужасе шарахнулся всторону.

У Коломбины сердце разрывалось от сострадания. Если б онапосмела, то бросилась бы следом за Просперо. Пусть знает, что уж она-то никогдаего не предаст!

Но дверь непреклонно хлопнула. Коломбина знала, очень хорошознала, чтó там, за ней: полупустая столовая, потом просторный,уставленный массивной мебелью кабинет, а еще дальше — спальня, так частоснящаяся ей по ночам. Из кабинета можно попасть прямо в коридор и выйти вприхожую. Именно этой бесславной дорогой Коломбина уже дважды покидала заветныйчертог, раздавленная и недоумевающая…

— Зеанс не будет? — разочарованно захлопалбелесыми ресницами Розенкранц. — Но тош говорил, зегодня идеальный вечердля разговора с тушами умерших. Звездная ночь, толстая луна. Шалко упускатьтакой шансе!

— А что скажете вы, милая? — ласково, словно кмалому ребенку, обратилась Львица Экстаза к Офелии. — В самом деле, мыстолько ждали полнолуния! Что вы ощущаете? Удастся ли вам нынче установитьконтакт с Иным Миром?

Офелия растерянно улыбнулась, пролепетала своим тоненькимголоском:

— Да, сегодня особенная ночь, я это чувствую. Но одна яне смогу, кто-то должен меня вести. Нужен спокойный, уверенный взгляд, которыйне дал бы мне заблудиться в тумане. Такие глаза только у Просперо. Нет,господа, без него никак нельзя.

— Стало быть, расходимся? — спросилГильденстерн. — Глупо. Только время зря потрачено. Лучше бы к занятиямготовился. Экзамены скоро.

Кое-кто уже двинулся к выходу, но тут новенький подошел кОфелии, взял ее за руку, посмотрел в упор и тихо сказал:

— Ну-ка, милая б-барышня, посмотрите в мои глаза. Воттак. Хорошо. Вы можете мне верить.

Одному Богу известно, что такого увидела Офелия в егоглазах, только она вдруг успокоилась, чистый лобик разгладился, улыбка была ужене растерянной, а умиротворенной.

— Да, — кивнула она. — Я вам верю. Мы можемпопробовать.

Коломбина чуть не задохнулась от возмущения. Спиритическийсеанс без Просперо? Немыслимо! Кем себя воображает этот лощеный господин?Самозванец, выскочка, узурпатор! Да это будет еще худшим предательством поотношению к дожу, чем неосторожная болтовня с газетным репортером!

Однако остальные, похоже, не разделяли ее негодования —скорее, были заинтригованы. Даже Калибан, преданный клеврет дожа, чуть ли неподобострастно спросил принца Гэндзи:

— Вы уверены, что у вас выйдет? Вы сможете вызватьдухов? И они назовут следующего избранника?

Тот пожал плечами:

— Ну, разумеется, выйдет. Явятся как миленькие. А чтоони нам сообщат, мы скоро узнаем.

Он преспокойно уселся на трон председательствующего, и всетоже поспешили занять свои места, растопырили пальцы.

— Что же ты? — обернулся Петя к возмущеннойКоломбине. — Садись. Из-за тебя звена не хватает.

И она села. Трудно в одиночку противостоять всем. Ну илюбопытно, конечно, тоже было — неужто в самом деле получится?

Гэндзи трижды быстро хлопнул в ладоши, и сразу стало оченьтихо.

— Смотрите только на меня, мадемуазель, — велел онОфелии. — Вы должны отключить четыре органа чувств и оставить только слух.Вслушивайтесь в т-тишину. А вы, господа, не мешайте медиуму постороннимизвуками.

Коломбина смотрела на него и только диву давалась. Какбыстро этот человек, едва появившись в клубе, подчинил себе остальных! Никтодаже не пытался оспаривать его лидерство, а ведь он ничего особенного несделал, да и слов произнес совсем немного. И недавней гимназистке вспомнилось,как на уроке истории преподаватель, Иван Фердинандович Сегюр (все семиклассницыбыли влюблены в него по уши), рассказывал о роли сильной личности в обществе.