предался бы греху, из-за которого мы все страдаем. Но в силу великой страсти к изготовленной из его тела даме Адам любил ее таким способом, который сделал это чувство очевидным. Ибо его любовь превысила даже заповедь Господа нашего, о чем Вы слыхали по другому поводу — как они ели этот запретный плод. Но я должна сократить разговоры о данном предмете и вернуться к тому, с чего начала.

Так вот Господь наш дал человеку господствовать над всякой тварью, даже над женщиной, которую Он изготовил из более пристойного вещества, нежели мужчину, и Писание выдвигает разумный довод, почему Он так сделал. Тем не менее сам Он оставался Господом всего созданного и вылепил человека из того вещества, которое было под рукою. А потом Он взял материи от самого человека, как уже сказано, и создал и изготовил женщину. И поэтому я говорю: человек, несомненно, был оформлен благороднейшим Умельцем, и его вещество весьма улучшилось после изготовления. По этой причине дама сделана из равного по достоинству, если не лучшего вещества, чем мужчина. И в этом отношении пусть никто не выходит с попытками опровергнуть следующую истину: даже если бы милость Господа нашего и не была столь обильной, чтобы заставить Его вложить в мужчину стремление властвовать над любым человеческим созданием, мы, сотворенные из более благородного материала, чем Вы, милый мастер, тем не менее должны подчиняться вам по распоряжению Властителя. Но Бог ничего не делал без смысла, ибо если некая вещь, которая из другой происходит, будет ей покорна, то это дело подходящее. Так дама должна подчиняться мужчине, мужчина — земле, а земля — Богу, ибо Бог — творец и властитель всякой твари. Поэтому каждый должен знать, что он обязан покорствовать тому, из чего вышел, а главное — Богу, который все создал, о чем уже сказано. По этой причине, о господин и повелитель, я, будучи женщиной, должна слушаться Вас, мужчину, откуда следует мое намерение взять для использования кажущееся мне нужным, а если что останется, пусть ждет, пока не окажется пригодным или для меня, или для кого другого.

И поскольку вышло так, мой милый господин, любезный повелитель, что вы мне доказали рассудочными доводами о памяти, будто у нее две двери — зрение и слух, конечно же, очень полезно было для меня узнать эту истину. Ведь если Вы даете мне понять таким доводом, что память сама является и хранимым сокровищем, и его охранником, мне, разумеется, нужно следить, чтобы ни Вы, ни кто другой не сказали мне чего-либо, обременяющего каким-то образом мою память. Ибо Вы как будто указываете, что я в полном одиночестве в Вашей памяти, откуда и сами Вы не можете удалиться, как Вы говорите в Вашем сочинении. Ах, Боже истинный, раз уж так сложилось, что я совсем одна в этой сокровищнице, насколько полезно было бы мне объявить о создании военного резерва, который, по Вашим словам, нужен королю, не способному навести порядок с горстью взятых с собою вассалов!

А нужда, очевидно, велика. Ибо, как я понимаю, Вы говорили мне, сообразно природе Петуха, пронзительные речи, которые, как Вам кажется, необходимы, чтобы достичь Вашей цели. Но я недостаточно умна, чтобы воспользоваться Вашими речами, и не знаю, куда обратиться за поддержкой, разве глянуть на Дикого Осла, о котором Вы, я слышала, высказывались. Ведь Вы, кажется, сказали, что он никогда не ржет, пока не спятит с голодухи. И правда, конечно, я могу ржать! Ведь сообразно тому, что Вы говорили, у меня великая нужда в помощи.

Как Вы мне сказали о Волке, его природа такова, что если человек его видит до того, как сам будет увиден, он тут же теряет и силу и отвагу, но если Волк первым видит человека, тот охрипнет и утратит дар речи, и я скажу по правде: Вы увидели меня первым, и Вас я должна по этой причине считать Волком. Мне трудно говорить что-либо против Ваших речей. Поэтому я должна сказать по правде, что Вы меня первым увидели, так что мне следует быть на страже, если уж я такая рассудительная.

А потому, господин мой и повелитель, я отвергну Сверчка, о котором от Вас слышала. Ибо хотя он наслаждается своими песнями до того, что пренебрегает поисками пропитания и умирает с голоду, внимание к Вашим словам мне не служит, ведь эти речи, по-видимому, предоставят меня Вам в распоряжение.

Мне кажется, верить им я, конечно, не должна, сообразуясь со свойствами Лебедя. Ведь Вы говорили мне, что как раз в тот год Лебедь должен умереть, когда петь у него сильнейшее желание. Ах, Боже мой, ну почему бы мне не остеречься ввиду подобного несчастья, как оно следует из природы Сверчка или Лебедя? Ей-Богу, эти двое ясно говорят, что я не должна опрометчиво отдаваться во власть дурня. Я и не буду.

Скорее я посмотрю на Пса, который, как мне довелось слышать, оказавшись там, где пищи много, берет, сколько надо, а избыток запасает и изрыгает в тайном месте. А потом, когда грозит голод, Пес вновь ест это продовольствие. Так и я должна поступать, о прекрасный господин и повелитель. Поистине мне следует хранить как драгоценность мою честь, раз Вы столь алчно стремитесь завладеть ею. В согласии со свойствами Пса мне следует заботиться и стеречь для себя свое добро. А если будет избыток, я не дам ему пропасть, но сохраню, как Пес, и, так поступая, сделаю все, чтобы с Божьей помощью обеспечить себя во время нужды.

Ибо поистине нужда у меня имеется, как оно вытекает из того, что Вы меня первым увидели, о чем говорилось ранее при описании природы Волка, следовательно, мне надо быть мудрой, как Пес в той истории. Я припоминаю далее еще одно свойство Волка, которое ясно указывает, что мне следует быть настороже. Насколько я понимаю, хребет у него жесткий, и повернуться, не согнув все тело, он не может. Из-за этого я говорю, господин мой и повелитель, что я была бы последняя дура, если б, ни слова не сказав, ответила бы согласием на Вашу просьбу, не имея к тому ни сердца, ни воли, согласно природе Змея Вывера. Ведь Вывер нападает на одетого и беззащитен перед голым. Так Вы думаете, я должна напасть на Вас из-за того, что Вы одеты в мою любовь? Я Вас в свою любовь не одевала, так что Вы от нее совершенно голы.

Поэтому я Вас опасаюсь, что неудивительно,