Конверт был точно такой же, желтый, с одной-единственной строчкой: «Люсе Волковой». В нем перекатывалось и вспучивало бумагу что-то твердое и округлое. Люся аккуратно вскрыла конверт, и на стол выкатилась деревянная катушка с толстой черной ниткой.

В комнату заглянула мама, недовольным голосом велела Люсе доесть котлету и сказала, что пойдет за Алькой в садик, сегодня короткий день.

Как только дверь захлопнулась, Люся достала из своей потайной шкатулки свернутую страницу объявлений и пучок перьев, которые прислали раньше. Перья были очень похожи на те, что торчали у человека на картинке-загадке из нагрудного кармана. Катушка тоже ничем не отличалась от той, которая заменяла ему нос. Таинственный ребус как будто потихоньку, предмет за предметом, переползал с газетной страницы в реальность.

И конверты, и надписи на них были одинаковыми. Писали перьевой ручкой, лиловыми чернилами, так ровно, что буквы казались выведенными по линейке. Ни разу не дрогнула рука, перо не царапнуло бумагу, слишком грубое волоконце не оплыло крошечной кляксой.

После первого письма Люсю распирал тревожный восторг — старинное объявление заговорило с ней, это было чудо, приключение, тайна. Сейчас тревоги стало больше, чем радости. Объявление не разговаривало на человеческом языке, оно изъяснялось непонятными знаками и, кажется, проявляло некую странную настойчивость…

Тут раздался пронзительный телефонный звонок, и Люся чуть под потолок не взвилась от неожиданности. Вышла в коридор, подняла трубку, громко сказала:

— Слушаю вас, алло.

В трубке была тишина. Ни вздоха, ни шороха, ни привычного телефонного потрескивания.

— Алло!

Люся прижала трубку к уху поплотнее и уловила далекий, еле различимый звук. Как будто на том конце провода ворковал голубь.

Следующее письмо пришло через три дня. В нем был моток бельевой веревки. Люся положила его в шкатулку и села сочинять ответ.

«Уважаемый Умръ! — писала она. — Я получила ваши письма, спасибо. Только все равно непонятно. Объясните мне, пожалуйста»…

Зазвонил телефон, у Люси от резкого звука дернулась рука и увела хвостик от буквы «а» вверх и вбок. В последнее время звонок стал особенно пронзительным, и от него становилось не по себе. Кто-то снова начал звонить и молчать в трубку, как тогда, когда папа еще жил дома, но они с мамой уже ругались. Мама запретила Люсе и Альке брать трубку, сказала, что это бандиты прозванивают квартиры, и если услышат детский голос — то это им сигнал, что взрослых дома нет, можно приходить и грабить.

— Алло, — донесся из коридора мамин голос. — Алло, ничего не слышно!

Трубка со стуком легла на рычаги, мама недовольно вздохнула и пошла на кухню. Запахло кофе и черным бальзамом, который мама обычно доливала себе в кофейную чашку из красивой бутылочки.

«Уважаемый Умръ! — написала Люся на новом листке. — Не надо мне больше ничего присылать. Скажите словами»…

Телефон снова издал призывный дребезжащий треск. С кухни послышался рассерженный возглас. В этот раз мама подошла не сразу, на девятом или десятом звонке — и только потому, что звонивший упорствовал, а звонок был уж очень противный.

— Алло! Говорите! — Мама подождала и вдруг крикнула в трубку, срываясь на визг: — Не звони сюда больше! Никогда сюда больше не звони!..

Люся недоуменно прислушивалась, занеся ручку над письмом, а потом ее осенило — это же, наверное, папа звонит. Ну конечно, мама сильно обиделась и не пускает его к ним, вот он и пытается связаться, как может. А мама запрещает брать трубку и придумывает глупости про бандитов — как маленькая, честное слово! Люся отчетливо вспомнила запах папиного одеколона, резковатый и какой-то добрый, уютный — и в груди вдруг стало горячо.

Но больше телефон, как назло, не звонил. Люся покрутилась вокруг столика, на котором он стоял, поизучала себя в зеркале, пролистала телефонную книжку в засаленной голубой обложке, нарисовала в ней еще одну рожицу с волосами-пружинками. Потом ей стало скучно, она вернулась в комнату и стала там примериваться, как вылетит в коридор и перехватит трубку раньше мамы. Даже вставала в «высокий старт», как на физкультуре, — одну ногу вперед, локти согнуты. Телефон молчал.

Стало темнеть. Мама привела из садика Альку. Люся наконец вспомнила об оставленном на столе письме — у Альки руки загребущие, от нее все прятать надо. Пробежала письмо глазами, нахмурилась, вырвала из тетради третий листок и решительно вывела:

«Уважаемый Умръ! Не пишите мне больше».

Телефонный звонок ударил по барабанным перепонкам. Люся вскочила, запнулась о ковер, потом об Альку. Алька залилась хохотом и стала хватать Люсю за руки, оттеснять от двери — из незамутненной детской вредности, она решила, что это такая игра. Пыхтя и повизгивая, они клубком выкатились в коридор, Люся рванулась к столику, сбила с телефона и сжала в кулаке трубку, но Алька повисла у сестры на плечах. Люся грохнулась на пол, трубка выскользнула из рук. Алька схватила ее и с торжествующим видом прижала к уху — она все еще не совсем понимала, за что они боролись, но была крайне горда победой. Люся растерянно смотрела на нее снизу вверх, потирая ушибленное плечо.

— Что тут… — начала вышедшая на шум из комнаты мама. — Вы нормальные вообще?

Алька озадаченно нахмурилась и протянула ей трубку:

— Шумит.

Люся отобрала трубку и прислушалась. Звук, доносившийся оттуда, был похож не то на утробное голубиное воркование, не то на шум стиральной машины «Эврика», которую мама раз в неделю выкатывала на середину ванной комнаты, и Люся с Алькой должны были по очереди следить, чтобы не слетел сливной шланг… В трубке размеренно, низко урчало:

— Умр-умр-умр-умр…

Тем вечером Люся долго не могла заснуть. Ворочалась с боку на бок, вспоминала странное монотонное урчание. И еще — дрожащий от ярости мамин голос. Мама разозлилась на них всерьез, как на больших, как злилась на папу. Накричала, обозвала дурами и забрала телефон к себе в комнату. А если подумать — что они вообще такого сделали, чтобы так на них ругаться?..

Что-то шевельнулось в сумрачной, освещаемой только уличным фонарем комнате. Люся приподнялась на локтях, посмотрела на стул со своей аккуратно сложенной одеждой, в смутных контурах которой ей и почудилось движение, потом перевела взгляд на Алькину постель у противоположной стены. Алька действительно шевелилась, на фоне светлых обоев было видно, что она подняла руку и мягко водит ею в воздухе, будто гладя что-то невидимое.

Люся перевернулась на другой бок, лицом к стене. Сложила руки под подушкой и закрыла