Что-то упало и покатилось по полу у нее за спиной. Ручка, наверное. Люся медленно натянула одеяло на голову. Зажмурилась и лежала в пододеяльной духоте, слушая шум в ушах вместо всяких странных ночных звуков, пока не стало совсем уже нечем дышать. Люся высунула наружу нос и жадно втянула воздух.

А вместе с ним — отвратительный запах слежавшихся нестираных тряпок и гнили. Примерно так пахла бабушкина постель еще, наверное, целый год после ее смерти. Да и до ее смерти — тоже… Люсе почудилось, как что-то тяжелое опустилось на кровать у нее за спиной, продавило матрас, и в нем явственно щелкнула пружина.

Больше всего она сейчас боялась услышать тот самый звук — «умр-умр-умр». Но вместо него услышала другой — приглушенное стенами, отдаленное, но различимое стрекотание. Тоже размеренное и механическое…

Люся готова была поклясться, что это в пустой бабушкиной комнате, которую мама закрывала от Альки на крючок, стучит швейная машинка.

Она снова нырнула под одеяло, сжалась в комочек и обняла свои колени, из последних сил сдерживаясь, чтобы не позвать маму. Представляла себе, как мама входит, включает свет, показывает, что нигде ничего нет, ей померещилось, маме завтра рано вставать — а она как маленькая, честное слово!..

Наконец перед глазами от нехватки воздуха поплыли зеленые круги. Люся осторожно отвернула краешек одеяла и прислушалась. Машинка больше не стучала. Затхлый, мертвый запах тоже пропал — а может, ей и правда померещилось, или это с улицы потянуло помойкой. Тело ослабело от пережитого страха, веки слипались. Люся перевернула подушку прохладной стороной кверху и моментально уснула.

Алька, тихо сопя, продолжала водить рукой в воздухе, будто гладила что-то.

Наутро Люся даже не сразу вспомнила, что есть какой-то повод для тревоги. Потягивалась, взбивала одеяло пяткой, чтобы оно расправилось в пододеяльнике, радовалась тому, что выходной и в школу не надо, а из форточки тянет весенним черемуховым холодом. И только потом вспомнила и про затхлую вонь старых тряпок, и про стук из бабушкиной комнаты, и про механическое воркование в телефонной трубке, но главное, конечно, — про назойливые письма…

Алька спала, свернувшись в клубок, мама, судя по тишине в квартире, тоже еще не вставала. Люся выдвинула из-под кровати шкатулку, достала злополучную страницу объявлений, свернула из нее кулек и бросила в него все присланное — катушку, перья, моток веревки. Потом потихоньку оделась, сунула кулек под мышку и вышла из квартиры, забрав с тумбочки в прихожей мамины ключи.

В почтовом ящике притаилось еще одно письмо с ее именем на конверте. Люся торопливо, роняя газеты, достала его и побежала к ближайшей помойке — сразу за голубиным кладбищем. И там, уже занеся кулек и письмо над контейнером, остановилась. Какое-то древнее чутье подсказывало ей, что просто выбросить в данном случае — недостаточно.

Рядом, у гаражей, курили старшеклассники. Люся всегда их побаивалась — ей казалось, они смотрят так, будто хотят не то ударить, не то юбку задрать. Но в этот раз она пересилила себя, подошла и попросила спички.

— Ишь, — хрипло сказали у нее над головой, сочно харкнули, и на асфальт шлепнулся зеленоватый плевок. Но спички дали.

Сначала кулек долго не загорался, а потом огненная полупрозрачная пелена вдруг окутала его почти целиком, припекла Люсе пальцы. Люся ойкнула и швырнула горящий сверток наотмашь в мусорный контейнер. Оттуда закурился темный дымок, запахло мерзкой помойной гарью. Люся подпрыгнула, пытаясь заглянуть в контейнер, но ничего не увидела, только вдохнула полной грудью вонючий дым. Пришлось позорно спасаться бегством, пока никто не увидел, что она натворила.

Дома Люся заглянула в бабушкину комнату. Там было сумрачно — плотные шторы на окне уже давно никто не раздвигал. Комната была очень маленькая, в нее помещались только кровать, стул, круглый столик и швейная машинка с ножным приводом. Машинка была очень старая, с ажурными чугунными ножками и золотой надписью Singer внизу, над педалью. Эту педаль Люся под бабушкиным руководством изо всех сил качала обеими ногами, чтобы иголка с пугающей резвостью — только успевай отдергивать пальцы — простучала по ткани строчку.

Машинка стояла у окна, укрытая мятым лиловым покрывалом. И все в комнате вроде бы было на своих местах.

Вечером мама выдала Люсе и Альке по стакану ряженки с вишневым вареньем, потом всплеснула руками — чуть не забыла, — и протянула Люсе конверт. Большой желтоватый конверт с одной-единственной надписью: «Люсе Волковой».

Ряженка сразу стала безвкусной и очень холодной.

— Это откуда? — шепотом спросила Люся.

— Прямо под дверь принесли, — пожала плечами мама. — На коврик. По пионерской линии?

В Люсиной голове молниеносно пронеслось: вот она говорит маме, что написала письмо неизвестно кому, дала свой адрес, и теперь этот неизвестно кто шлет ей странные предметы. А вот мама ругает ее за неосмотрительность и одновременно не верит ей, говорит, что все это глупости, качает головой: как маленькая, честное слово!

Люсе молча кивнула и унесла конверт к себе в комнату.

Из конверта на стол выскользнули: пучок перьев с засохшей кровью на стержнях, деревянная катушка, моток веревки. И еще большой высушенный стручок с ровными плоскими зернами внутри, похожими на передние зубы. Он был очень похож на улыбку, существующую отдельно от ее обладателя, как у Чеширского кота.

За стеной зазвонил телефон — теперь он стоял в маминой комнате. Трубку подняла мама, помолчала, потом сказала мягким голосом:

— Хватит хулиганить, ты же не мальчишка. Давай уже как люди поговорим.

Но на том конце провода никто не собирался говорить с ней «как люди». Люся знала, что сейчас слышит мама — размеренное негромкое урчание: «умр-умр-умр-умр…»

— Я номер сменю! — прикрикнула мама и бросила трубку.

А еще в конверте лежала сложенная вчетверо страница объявлений из старинной газеты, с ятями, рекламой крема «Лилейный», оркестрионом… И картинкой-загадкой с составленным из подручных предметов господином, под которой призывно темнела надпись «Великій УМРЪ ждетъ твоего письма». Та самая страница, которую Люся утром сожгла.

Контейнер, кстати, выгорел полностью, и во дворе еще несколько дней воняло жженым мусором.

Люсе очень хотелось кому-нибудь рассказать о том, что происходит, но она не знала, кому. Мама ни за что не поймет, только ругаться будет, она никогда ничего не понимает. Алька еще глупая, а папа далеко. Да и слов подходящих у Люси не было, чтобы все описать и объяснить, чего же она так боится. Просто она всем своим беспокойно ноющим нутром чувствовала,