Потом во всех мастерских Кошкина-Ноги расширили окна и застеклили. Следующей покупательницей стала Дуня, а дальше начался бешенный ажиотаж и стеклянные квадратики теперь продаются только по записи.

В имении Дорониных полностью переделали окна и застеклили не только жилой дом, но все мастерские по примеру Кошкина-Ноги. Фёдор ругался, опасаясь, что стекло привлечёт воров, но в семье Дорониных вновь набрали новиков, которых взялись обучать дедовы вои. За высокой стеной, которую уже закончили бы, если бы не дожидались боярина Вячеслава, можно выдержать любую осаду.

Боярин приехал в имение в вересень ( сентябрь ) и попал в заботливые руки жены. Он долго не мог оторваться от Милославы, глупо улыбался младшенькой и наследнику, восхищаясь их сообразительностью и тем, как они выросли. Потом рьяно взялся за постройку башенок, на которые поставил… пушки!

Дуня назвала их ласково пушечки, потом что это была ерунда, а не пушки, но из них можно было дать залп. Народ поглядел, поужасался… и быстро смастерил для этих уродцев подставки и про колеса не забыл. Дуне даже не пришлось особо ничего вспоминать из будущего и пытаться зарисовать, мебельщики сами сообразили, как лучше будет.

Еле управились до листопада, чтобы поспеть на Машину свадьбу. В Москве к этому времени было многолюдно: князь вернулся из Новгорода, а с ним новые новгородско-московские бояре и псковско-московские. Москву ожидал новый строительный бум!

Дуню встретила Мотька и вывалила на неё ворох новостей, которые боярышня слушала с открытым ртом. Оказывается, вслед за новгородцами в состав московского княжества вошли псковичи. Князь всё лето занимался переговорами, попутно отстраиваясь в Новгороде и посылая шильников расширять и выпрямлять основные дороги.

Несколько тысяч нуждающихся в заработке мужей вгрызлись в землю, обрадованные возможностью заработать. Для них редко выдавался такой шанс, поскольку каким-либо ремеслом они не владели, и если им где-то удавалось устроиться на работу, то только за еду. Князь же кормил и платил.

Купцы, у которых не было ладей, не могли нарадоваться на происходящие перемены и их караваны постоянно курсировали по маршруту Москва-Новгород-Псков, заметно оживляя торговлю. Мотька была счастлива, что всё её вязание продавалось в тот же день, когда она выставляла на продажу. И даже тот факт, что семья вернулась в город, не сильно расстроил её, потому что мачеха подключилась к рукоделию, во всем слушая Мотю. Отец Матрёны уехал стеречь границы Муромского княжества на реке Мокше до зимы и двум хозяюшкам пришлось надеяться только на себя.

Часть Муромского княжества ещё при деде Ивана Васильевича отошла к Москве, а другая влилась в соседствующее Рязанское княжество. За прошедшие годы границы расплылись, находящаяся под боком Золотая Орда раздробилась на кусочки, но спокойней на землях мордвы не стало. Боярина Савина послали вместе с монахами, которые должны были собрать описания лекарственных трав, познакомиться с местными знахарями и увлечь талантливую молодежь в лекарские классы Москвы. У Мотькиного отца появился шанс показать себя не только дельным воином перед монахами, а ещё хорошим организатором, что могло стать для него полезным.

Дуня понимала, что эта экспедиция — инициатива двух владык, настоящего и прошлого. Будущие лекари, набранные в Муромском княжестве, вернутся к себе после обучения с совсем другим кругозором, и языческие ритуалы потеряют своё значение. Боярышня высоко оценила мягкую стратегию по укреплению и распространению православия и от души пожелала, чтобы всё получилось. Когда-нибудь о язычестве вновь вспомнят, а сейчас для всех лучше быть едиными.

Из личного у Мотьки было только одно : боярин Овин приехал в Москву вслед за князем, навестил будущую невестку, подтвердил, что жена и сын приедут зимой. Боярин Савва к этому времени уже отбыл на службу, так что Овина встречала Мотина мачеха и сильно впечатлилась.

Дуня смотрела на сияющую подругу и радовалась за неё. Не всё так страшно оказалось, как ей думалось раньше. Может, мачеха и хотела бы Мотьку подмять под себя, но сообразила, что дружить с ней выгодней.

Наговорившись с подругой, Евдокия вернулась в дом и попыталась расспросить сестру о её житье-бытье, но та была занята предсвадебной суетой. Поиграв с повзрослевшим, но не особо выросшим поросенком, Дуня помчалась ловить княжича.

Ей удалось застать Ивана Иваныча во дворе бумажной мануфактуры, и вот там-то она передала ему подготовленные кошачьи сплетни для печати, а потом закидала вопросами о его делах.

Княжич с удовольствием поделился новостью, что отец заставил казначея пересчитать взятые налоги в этом году, потому что одна Москва выдала столько, сколько ранее собирали со всего княжества, а тут ещё две бывшие республики добавили. Казначей готов был сколько угодно пересчитывать, чтобы заново переживать столь сладкие эмоции.

— Отец теперь с лёгким сердцем займется проверкой стен городов и их укреплением, — возбуждённо рассказывал княжич. — Князь Казимир раздражён нашим усилением и надо быть готовыми, чтобы дать ему отпор.

Дуня одобрительно закивала. Она была приятно удивлена, что появившиеся свободные деньги князь сразу же бросил на обустройство княжества. Обычно перво-наперво он тратился на дружину и стройку в Кремле, а тут о пограничных городах озаботился.

— А ещё сейчас идут переговоры с ростовскими князьями о продаже второй половины их княжества, — хвастал Иван Иваныч.

— Ой, а я думала, что там наш наместник сидит и всем заправляет!

— Он правит Сретенской половиной, — наставительно поправил её княжич. — Борисоглебская все ещё под рукой Ивана Ивановича Долгого.

— Точно, — вспомнила Дуня наставления Кошкиной.

— Так вот, князь Долгий не против получить выкуп за оставшуюся часть ростовского княжества — и тогда оно полностью станет нашим!

— Ух ты, здорово! Всегда бы так, тихо-мирно без потрясений.

Княжич грустно улыбнулся, вспомнив разговор матери с отцом. Она просила его не давить на её младшего брата, правящего Тверью. Напомнила ему, что Михаил охотно поддержал его в походе на Новгород и обещал впредь быть другом, но отец лишь серчал на её уговоры.

Самому Ивану Ивановичу нравился дядя Михаил. Тверской князь был всего на пять лет старше его и их общение было лёгким. Отец же просил Ивана не привязываться сердцем ни к одному из дядьёв.

А всё из-за того, что он считал, что главной бедой Руси было её дробление на множество княжеств и постоянная перетасовка князей, когда кто-либо умирал. Это необходимо было исправить, но никто не решался взять на себя сей груз. Тот же Михаил в будущем мог стать прекрасным правителем, но у него не хватит твёрдости духа, чтобы прижать многочисленную родню и наново