Ему дали лечебные гранулки, натерли рану лекарственными маслами, но облегчения это не принесло. Правду сказать, многие из воинов после битвы умирали от полученных ран, Кицунэ прекрасно это понимал. Клинок не всегда убивал сразу, гораздо чаще приносил гибель с отсрочкой.

Но рана именно этого мужчины вначале вовсе не выглядела серьезной. Так, легкий надрез на плече, который даже не помешал ему закончить бой. Но сейчас края надрезанной кожи выглядели словно гниющая пасть демона.

– Это яд! – прошипел Кицунэ тихо; так, чтобы его не услышали стоящие рядом солдаты. Но слова командира услышал Зашу.

– Они отравили оружие, да, господин? – спросил он вполголоса.

Хаяи жестом пригласил его немного отойти. Стоны слышны были даже с большого расстояния. И они доносились отовсюду – каждый, кто получил даже ничтожную рану вражеским оружием, сейчас корчился в муках. Лес Предков, который ночью вслушивался в песню грусти и надежды, сейчас был полон мелодии агонии и боли.

– Сколько человек уже умерли? – спросил Хаяи.

– Десять только за ночь, а раненых у нас много, – ответил асигару. – Может быть, нам стоит…

– Вернуться? Никогда! – Кицунэ сжал кулаки. – Змеи именно на это и рассчитывают! Проклятые гады! Победа не далась нам легко… а сейчас и вообще может оказаться, что наш триумф обернется поражением!

– Потому я и призываю, господин… вернемся! Отправимся в Дом Спокойствия, там восстановим наши силы и тогда…

– И тогда Змеи будут стоять уже на другом берегу реки, готовясь к осаде. Сперва еще сожгут последние деревни, которые мы не сможем защитить, и тем оставят нас без припасов, тыла, продуктов, чтоб кормить войска, – а те, уставшие, не смогут противостоять нападению. Нет, Зашу, этому не бывать! Змеи прекрасно знают, что раненные их оружием сейчас умирают… и надеются отравить не только тела наши, но и сердца. Тем более мы должны двигаться к их позициям… ослабленные и усталые… но мы нанесем удар. Покажем, что тоже способны застать их врасплох!

Лысый воин не выглядел убежденным, но поклонился, принимая к сведению слова командующего и показывая, что подчиняется.

Кицунэ еще раз посмотрел на умирающего. Умирающего? Нет – уже мертвого воина. В каком-то смысле Хаяи ощутил облегчение от того, что мужчина больше уже не страдает. Он не хотел бы быть тем, кто прекратит его мучения.

– Собрать здоровых, – приказал он коротко. – Освободить раненых от страданий. Сформировать строй и по моему приказу выступать! Нам надо перебить еще много гадов.

Девочка взмахнула рукой, и брошенный ею плоский камешек трижды отскочил от поверхности воды идеальным блинчиком, а потом утонул в речном омуте. Он еще летел, а девочка уже бросила следующий камень. Тот так же отразился от поверхности, те же три раза, и, как и его предшественник, утонул.

Конэко смотрел на эту игру как завороженный.

Скрытый в зарослях бамбука, он полагал себя невидимым для играющей у реки чуть старшей его девочки. Чуть старшей? Скорее значительно старшей – девочка с карминовыми губами и бледной кожей могла быть и вдвое старше его!

И все же так же, как и он, она была ребенком. А быть ребенком означает иметь собственные детские развлечения.

Быстрое движение, очередной камень отскакивает от темной поверхности реки.

– Ты можешь выйти из этих кустов, – бросила она, – я тебя все равно вижу.

Конэко побледнел еще больше, широко распахнул глаза. Как она могла его увидеть? Бросая камешки, да еще и стоя к нему спиной? Он неохотно вышел из зарослей.

– Из… извиняюсь, – сказал он, кланяясь. Да, он был великим господином и наследником даймё, но отец учил его, что быть великим человеком – это не только занимать важное положение. «Если обидишь своего подданного, извинись перед ним так же смиренно, как если бы ты обидел своего суверена, – говорил отец. – Именно это смирение и отличает благородного даймё от низкого самовлюбленного феодала».

Девочка взглянула с удивлением, но в конце концов отложила очередной камешек и подошла к мальчику. Дотронулась до его руки, давая понять, что он может прервать поклон. Конэко выпрямился.

– Я не подсматривал… ну то есть я хотел посмотреть, как ты бросаешь, – сказал он. – Ты невероятно бросаешь!

Девочка усмехнулась.

– Ничего трудного. Меня бабушка научила, – ответила она.

– Бабушка?

– Да! – Что-то блеснуло в глазах девочки, но Конэко не понял, что это было. – Видел бы ты, как она бросает! – Девочка чуть поколебалась и добавила: – Ты ведь Конэко, да? Сын нашего доброго господина Фукуро? Наследник Дома Спокойствия?

Мальчик выпрямился.

– Да, это я, – признался он.

– А раз это ты, так чего ж ты скрывался в зарослях… как разбойник?

– Я… – он снова смутился, – не часто играю с другими детьми. Вообще с ними не провожу времени…

– Тебе отец запрещает, да?

– Да нет! Отец с удовольствием отправил бы меня к другим детям. Дело в том, что…

– Говори! Мне можешь сказать!

Конэко внезапно исполнился какой-то необычной уверенности в себе. Слова девочки придали ему смелости.

– Это другие дети не хотят со мной играть, – признался он. – Им родители запрещают. Я… больной. Болею давно, с самого рождения, и родители деревенских детей боятся, что моя болезнь заразная. Вот и не пускают ко мне своих детей. Я играю один. Или учусь с госпожой Мэйко. Вот и все, – закончил он.

Теперь молчали оба. Тихонько шумела река, поток приносил отголоски издалека – где-то звенела режущая дерево пила, болтали у воды прачки, шлепая мокрой одеждой о камни.

– Я не боюсь твоей болезни, – гордо сказала наконец девочка.

– Нет?! – спросил потрясенный Конэко.

– Ни капельки! Если очень хочешь, я могу играть с тобой… Научу тебя делать блинчики.

– Блинчики? Мне иногда готовят их в кухне, но много нельзя…

– Да нет, глупый! Так называется игра, когда кидаешь камни.

– А-а!

– Я научу тебя, вот возьми вон тот камешек. Не этот, вон тот, плоский такой! Возьми его в ладонь, обхвати пальцами, как будто ты указательным и большим пальцем хочешь обхватить плошку с чаем, да, вот так, правильно!

– Девочка?

– Да?

Конэко взглянул на нее.

– Как тебя зовут? Если мы будем играть вместе, то мне надо знать… чтобы позвать тебя, если мы потеряемся.

Она взглянула на него в ответ, ее кроваво-красные губы растянулись в улыбке.

– Меня зовут Ака, – все же ответила она.

– Очень приятно, Ака… я Конэко!

– Знаю. А теперь бросай, рукой надо сделать вот такое движение, раз!

Камешек взмыл в воздух, однако уже во время его полета Конэко понял, что вышло плохо. Вместо того чтобы плавно снижаться, камень полетел по дуге и плюхнулся в воду. Мальчик еще надеялся, что камешек отскочит от воды, но ничего подобного – он просто утонул.