Увлечённая, она не услышала позади себя лёгких шагов, и вздрогнула, когда кто-то дотронулся до её руки.

Пелена мечтаний тут же рассеялась, Анфиса Афанасьевна ощутила непреодолимый страх, а обернувшись, ещё и гнев.

Перед ней робко стоял Филарет Львович, она взглянула на него и отдернула свою руку.

– Вы негодник! – сказала она, всё ещё неровно дыша от испуга, – по Вашей милости я могла упасть в обморок! Да как Вы посмели только войти сюда и спрятаться, я тот час же велю прогнать Вас из дома!

– Умоляю Вас, не делайте этого, голубушка Анфиса Афанасьевна, – упав на колени, зашептал молодой учитель, стараясь удержать Смыковскую и потому схватив её за край платья.

Однако она, собравшись с силами, оттолкнула его так, что он разжав пальцы, упал на пол.

– Вы, что же это, возомнили себя имеющим право входить в мою спальню и подстерегать меня? Убирайтесь отсюда вон!

Не говоря ни слова, Филарет Львович только бесконечно всхлипывал в ответ.

– Наглец Вы бесстыжий! – не успокаиваясь, бранила его Смыковская.

– Анфиса Афанасьевна, – сквозь слёзы произнес учитель, имевший теперь жалкий вид, – я открыл Вам чувства мои, и Вы приняли мои откровения, Вы обещали, что мы станем даже тайно встречаться, так отчего тогда, уже около десяти дней, Вы проходите мимо, обделяя меня и словом и взглядом, словно не замечая моего существования. А ведь я по-прежнему рядом с Вами, и поверьте, измучен Вашим безразличием и своими пустыми надеждами, ужели Вы обманули меня? Нет! Я не в состоянии поверить в такое…

– А коли и обманула, так что же с того? – коварно улыбаясь, произнесла Анфиса Афанасьевна, – да и много ли беды, ежели дама моего положения, позволила себе невинный обман, забавную шутку, за которую и упрекнуть себя невозможно!

– Выходит, злой вред, причиненный мне, Вы забавным считаете, лживые обещания и жестокость, с которой Вы давали их, это лишь Ваша игра? Шутка?! – оторопев, спросил Филарет Львович, наскоро и неловко, вытирая слёзы, со своего осунувшегося лица.

– Да полно, оставьте наконец, только такой болван, как Вы мог решить, что я брошу всё – свой дом, состояние, детей и мужа, ради того, чтобы бежать с ничтожным учителем своей дочери, неизвестно куда и для чего! – грубо перебила его Смыковская.

– Нет, нет, Анфиса Афанасьевна, – попятившись к дверям, возразил учитель, – это Вы теперь в сердцах мне говорите, просто оттого, что рассердились на меня, мне это ясно, я ведь испугаться Вас заставил…

– Ни испуг, ни сердитость моя, здесь не при чем! Вы не нужны мне, Вы совершенно мне ни к чему! Я позабавилась с Вами, скорее даже из жалости приняла Ваши признания, однако уже устала от этой глупой игры и требую ее немедленного окончания. Пойдите от меня прочь, забудьте беспочвенные надежды свои, и занимайтесь отныне только обучением Анны Антоновны, а более ничем. Впрочем, если Вы ещё не стали скучны для неё, и если влюбленность её до сей поры не прекратилась, я пожалуй не стану противиться Вашим за ней ухаживаниям, а после, кто знает, может быть мы и породнимся с Вами, и Вы даже станете звать меня маменькой!

Анфиса Афанасьевна расхохоталась и взглянула на юношу с нескрываемым пренебрежением.

– Что Вы говорите!? – бросившись к ней, повторял учитель, – ведь преданнее человека Вам не сыскать, я от любви к Вам, всякий день гибну заново, отчего же Вы отвергаете меня? Одумайтесь! Я ещё в силах всё Вам простить! Вы слышите? Я прощаю Вас, все Ваши слова, все оскорбления в мою сторону, прощаю…

Смыковская перестала смеяться и посмотрела на учителя так зло, словно он был самым ненавистным ее врагом.

– Кончено, – сказала она твердо, – в прощениях Ваших я не нуждаюсь, оставьте их при себе и подите отсюда прочь, я выносить Вас более не могу.

Филарет Львович переменился внезапно в лице. Преобразившись, он перестал быть жалким, расправил плечи, в глазах его мелькнули будто бесовские жгучие искры.

– Нет уж, душенька, прекрасная Вы моя Анфиса Афанасьевна, – произнес он вызывающе дерзко, – избавление от меня для Вас легким не окажется, а вернее сказать оно и вовсе не предназначено для Вас. Обещания свои Вы сдержите, кои дали обязательства, те и выполните, все до одного! Сколько дней, часов и мгновений, я в мучительных мечтах о Вас провёл, только мне, а более никому неизвестно, и уж я добьюсь теперь своего, пусть даже мне для того, придется на клевету пойти.

Не сдерживая гнева, Анфиса Афанасьевна подошла к учителю совсем близко и размахнувшись, с невероятной силой, ударила его по щеке. Однако он, даже не покачнувшись от пощечины, продолжал стоять перед ней и глядел удивительно смело, словно и не был никогда ничтожен и робок.

Это смутило Смыковскую. Впервые она увидела Филарета Львовича таким, и поняла, насколько велика угроза, исходящая от него.

– О какой клевете идёт речь? – отойдя в сторону, спросила она.

Учитель по-прежнему оставался спокоен и уверен в себе.

– Я говорю о клевете, к которой Вы сами и принуждаете меня. Если же Вам любопытно узнать в чем она состоит, извольте, отвечу. Итак, Вы обещали мне тайные встречи в стенах этого дома, так часто, как мне будет угодно, коли Вы отчего-то раздумали и отказываетесь теперь от сказанных слов своих, так я тот час же, не теряя времени, выйду из Вашей комнаты, и настоятельным образом предложу всем и Вашему супругу, в том же числе, спуститься вниз, в гостиную, где и сообщу не без удовольствия, что мы с Вами давно уже любим друг друга и вот теперь только набрались смелости в том признаться.

Анфису Афанасьевну охватило изумление.

– Да ведь это же глупость какая-то! Полная чушь! – вновь рассмеявшись, с облегчением произнесла она, – Какой же Вы негодяй, и при том, негодяй не умный! Как Вам в голову могло прийти, что после подобных заявлений Ваших, поверит в них, хоть кто-нибудь. Я ещё допускала мысли оставить Вас в этом доме, подле дочери своей, но теперь и сомнений у меня никаких не осталось. Вон! Немедленно вон! Я прогоню Вас хоть взашей! Вы не проведёте здесь более, ни одной минуты!

Филарет Львович, загадочно улыбаясь, опустил руку в карман жилета, и вытащил из него небольшой белый листок, сложенный вчетверо. Поднял глаза на Анфису Афанасьевну и заметил, что она лишилась возможности говорить.

– Так Вы полагаете, супруг Ваш не поверит мне? – спросил учитель, – а что если я предъявлю ему вот это письмо, и он прочтет его?

– Как оказалось письмо у Вас?

Смыковская больше