Посмотрел на памятник. Сеньор Эрнесто с постамента загадочно улыбался. Я понимал этот взгляд — вспомнил его «Старик и море», героическое сопротивление терзающим тебя объективным силам. Победа в трудной неравной борьбе со стихией. Я помню, Мастер, читал. Но сейчас не та ситуация.

— У них полно денег, — снова продолжил я, ибо сеньор Хименес молчал. — Полно подставных фирм на Земле, которые останутся у них, даже если конфисковать всю официальную собственность клана Веласкес на Венере. У них просто горы компромата на всю Солсистему, включая маленькие несамостоятельные страны! Они даже смогут со временем вернуть то, что потеряют, заключив грамотные союзы с нужными силами. И даже меня они прикроют своим волшебным покрывалом, отправив на райский остров с Изабеллой заниматься гостиницами и туристами. Вот только я этого не хочу, сеньор! Не хочу счастья на райском острове с любимой, если цена этому — предательство!

— Отказ от борьбы не есть предательство, — парировал сеньор. — Это всего лишь отступление перед грозной неодолимой силой. Давай будем откровенны, монархии в наше время — лютые анахронизмы. Себастьян понимает, что он — всего лишь компромиссная фигура наших семей, удерживающая их в рамках, не дающая снова скатиться в пучину кровавой гражданской войны. Империя большая, у нас всё происходит медленно, и он не уверен, что его дети, не то, что внуки, останутся править. А Венера — маленькая. И все кризисы монархии в ней видны издалека, и проявляются очень быстро. Может это просто историческая тенденция, и ты призываешь бороться с ветряными мельницами?

— Может и так, — согласился я. — Может это и ветряные мельницы, которым плевать на бедного маленького меня. Но я, сеньор, как тот медоед, не могу сдаться. Просто не могу. Мы начали эту борьбу, и больше скажу, это я настоял на вводе в город войск под предлогом государственного переворота. И, какая ирония, этим решением мы напугали настоящих заговорщиков, которые почувствовали опасность и проявили себя, начав действовать. Мы должны сразиться и или додавить и растерзать их, или они растерзают нас. И я готов быть растерзанным.

— …Но оставшимся Веласкесам плевать, — выдал я ядовитую тираду, и только сейчас осознал, насколько сильно это для меня важно. Понимал интуитивно, что это неправильно, противился, отрицал, осознал, что готов бежать от них, если они сложат лапки. Но сейчас понял, насколько сильно меня на этом «торкнуло». Ибо не смогу сидеть с этими людьми на одном гектаре, меня расплющит от презрения и ненависти. Наверное, это моя слабость — показывать такое, или даже просто такое чувствовать. Я ещё слишком молод, чтобы быть мудрым правителем. И это, наверное, урок, за который стоит сказать враждебным силам «спасибо».

— Они не хотят сражаться — и это их право, — продолжил я, почувствовав в душе пустоту. Выгорел, выстрадал, решение принято — больше нет нужды так переживать. — Но только в этом случае я не с ними. И, освободив детей… Кто выживет, конечно, я хочу убежать до того, как меня припрут к стенке, связав обязательствами, сами Веласкесы. Или попытаются уничтожить «патриоты», которым плевать, разумеется, на договорённости с Веласкесами, коих они презирают. Я прошу срочной эвакуации в момент начала штурма школы, о котором заранее сообщу.

— Я смогу договориться с «патриотами», чтобы тебя не тронули, — озадаченно покачал головой внимательно слушающий Хименес. — Доведу до их сведения, что ты важен для императора Себастьяна, и не будешь им мешать в их борьбе с Фрейей и её папой. Но чтобы ты не потерял лицо, разумеется, организую эвакуацию быстро. Однако мне кажется, Хуан, что ты всё равно излишне драматизируешь.

Я откинулся на спинку лавочки, приготовившись слушать.

— Понимаешь, я старше тебя, опытнее, — начал свою отповедь он. — И даже схлестнулся в реальном бою с Сиреной и Леей. И проиграл, и мне не стыдно признавать это.

— Лея, она… — продолжил он, блаженно сощурившись, вспоминая приятные для себя моменты борьбы с настоящим противником, заставившим себя уважать — для таких, как старикан, это много. Это важнее, победили они или проиграли. Сама достойная равная борьба для них — уже наркотик. — Лея, она…Аристократка, управляющая корпорацией, у которой всё должно быть под контролем, — сформулировал он. — Она способна принимать суровые решения, это ценное качество для руководителя такого уровня. Но ещё ценнее то, что она открыта, может слушать людей из окружения. И вот тут на сцену выходит Сирена.

— Пацанка, дитя улиц, — помог я.

— Угу. Но при этом умная, не побоюсь этого слова, умнее собственно Леи. Имеющая смелость не только принимать сложные решения, но продавливать их вопреки воли королевы и сеньоры. Это она спланировала вашу высадку на Марсе. Это она приказала похитить Ноговицына, одного из десятков полевых командиров того времени, угадав в нём потенциал, его способность в будущем стать объединителем, лицом планеты номер один. Может ты и прав, на Волге она не будет никому интересна, но только и самой ей такая жизнь будет ой как не по нутру!

— Нет, Хуан, — сделал однозначный вывод для себя сеньор, и своею харизмой незримо давил, заставляя соглашаться с собой. — Нет, Хуан, они не опустят руки. Алиса… Алисию я оцениваю невысоко, такое есть. Но она никогда не была лидером, она всегда была ведомой, и на её позиции это хорошее качество. Сеньор Серхио, накрученный Сиреной, прочистит ей мозги, и она будет биться до последнего, наравне со всеми.

— Он сам не из бойцов, — вяло попытался парировать я.

— А вот тут ты совсем неправ! — покровительственно усмехнулся собеседник. — Боец. Ещё какой. Но отнюдь не харизматичный. Не всем дано, как некоторым, воевать на виду у всех. — Кажется, шпилька в мой адрес. — А ещё у него мотивация — дети. Не забывай об этом.

— Значит, ваши аналитики считают…

— Нет! — перебил он. — К чёрту аналитиков. Я даже не смотрел их расклады. Это опыт, Хуан. Мой личный опыт.

— Такое ощущение, что вы меня отговариваете. Хотя ручаюсь, у вас есть приказ от императора вербануть меня и умыкнуть на Землю из под носа Леи.

Это было предположение, но теперь зеркально сработал приём, произошедший десять минут назад — сеньор думал, что я понимаю, что по-иному быть не может и не считал эту информацию архисекретной.

— Хуан, я бы давно тебя умыкнул, — ответил он. — Но вопрос в