Алессио нагнулся над дорожкой и втянул порошок обеими ноздрями. Кристиано вылез из кустов, сел в машину и вопросительно посмотрел на друга, будто спрашивал: ну и как тебе?

— Кристиано, — вдруг сказал Алессио, — ты когда-нибудь видел лису на коксовальной установке?

Парень удивленно поднял брови. Он работал по подряду на грузовике: вывозил заполнитель на утилизацию.

— Нет, а что? У вас там и лисы водятся? — Плечи его затряслись от смеха.

— Представляешь, — Алессио тоже захохотал, — лисица в яме! Я ее несколько раз видел, но она только в шесть утра выходит.

Коксовальную установку всегда называли ямой — вполне подходящее название, придуманное сталеварами первого поколения.

— Ну что, пришел в себя? — Кристиано дурашливо пихнул Алессио локтем.

— Сегодня я подрался с шефом.

— Да ну! А что ж про это никто не написал?

На заводе до сих пор висела доска объявлений, в центре которой торчал график несчастных случаев, правда, он никогда не обновлялся. Рабочие придуривались и писали на нем всякую ерунду — будто кто-то погиб или что-нибудь типа: «Каток проехался мне по яйцам». Все читали и помирали со смеху.

— Отсюда посмотришь — так она даже ничего.

— Кто?

Алессио показал на море огней внизу:

— Домна. Видишь ее?

— Ну да, настоящая красавица! — буркнул Кристиано.

В пять он обычно выходил с дискотеки и ровно в шесть топал на работу. Времени оставалось не так много.

— Значит, в «Тартану»? Точно не в «Джильду», ты уверен?

— Не нуди, Кристиано, я сказал — нет.

Небо на мгновение осветил красный всполох, похожий на вспышку метеорита. На заводе начали разливку чугуна.

— По-твоему, в этом есть смысл?

— Что? — Кристиано оторвался от дисплея своего мобильника и взглянул на приятеля.

— Есть смысл работать тут всю жизнь?

— Платили бы нам пять или шесть миллионов в месяц, тогда да. Тогда смысла было бы полно!

Кристиано был уже на взводе: ему не терпелось подвигаться, провести как следует субботнюю ночь.

Алессио наконец заметил это и завел машину. Кокаин начал действовать и на него. Он врубил магнитолу, прогоняя из памяти неприятные воспоминания. Requiescat in pace, вспомнилась ему фраза из школьного учебника, — упокойся с миром, друг.

На полном ходу он спустился с Толлы вниз. Нет, никто его не уволит. Набирая скорость, он помчался к автостраде, чтобы слиться с десятками других машин, спешащих к развлечениям субботней ночи. Его манила «Тартана», где было много немок. Он думал о теплой белой груди какой-нибудь разбитной девахи — все равно какой, лишь бы прижаться и окончательно очистить мозги.

Кристиано мотал головой в такт музыки: тынц-тынц-тынц. Везет же парню, такого не прошибешь.

Обгоняя машину за машиной, Алессио думал о девушках. Вернее, даже не о девушках, а о молодых женщинах, которые приносили еду мужу и брали с собой малышей. «Вон папа, вон», — показывали они на чумазых мужчин. Дети своих отцов не узнавали, зато им нравились экскаваторы и погрузчики — они хлопали ручонками, как в цирке.

Алессио их понимал — он бы тоже похлопал, если бы его отец управлял такой машиной. Он бы им гордился. А молодые женщины, может, и не были такими же красивыми, как девчонки на дискотеке, но улыбки на их бледных, ненакрашенных лицах были очень даже. Если бы Элена его не бросила, если бы не пошла в университет, она бы тоже ходила его навещать, приносила бы еду, а он бы показывал своему сыну, каким классным может быть экскаватор.

Алессио со всех сил вцепился в руль. Ему всегда было гораздо проще объясняться на кулаках.

Теплая грудь, к которой можно прижаться, — вот что действительно имело смысл.

Анна приходила в восторг, как только видела воду.

Она швыряла рюкзачок с полотенцем где придется и с разбегу мчалась в море. В море она заходила все дальше и дальше, пока не становилось глубоко, и только тогда ныряла. Она скользила животом по волнистой поверхности песка и через несколько метров, когда легкие уже готовы были взорваться, стрелой вылетала на поверхность.

Морское дно манило ее. Ныряя, она запускала пальцы в песок, старалась найти красивые камушки и ракушки. Соль жгла глаза, но она не замечала этого.

Франческа, наоборот, выжидала.

Казалось, что на пляже на ее четкий профиль падает больше всего света. Нежась в золотистых лучах, Франческа позволяла жадным взглядам шарить по ее телу. Но эти взгляды не волновали ее.

Она подолгу стояла в полосе прибоя, погружая в песок пальцы ног, потом медленно заходила в воду, смачивая сначала живот, потом руки. Наконец, когда Анна была уже почти у буйков, Франческа ныряла с изяществом русалки.

Сейчас Анна каталась по песку, чтобы, измазав как следует купальник, броситься в море — отмываться. Франческа посматривала на подругу, но не решалась последовать ее примеру.

— Ну же, Франческа, иди сюда!

Смуглая девочка заливисто хохотала. Она вся была в песке и водорослях, но ей это нравилось.

— Анна, берегись!

К ней подбежали ребята. Масси схватил ее за руки, Нино за ноги, и — раз, два, три! — девчонка полетела в воду.

Наглотавшись соленой воды, она, отплевываясь, выскочила на берег и снова стала каталась по песку.

Когда ребята забивали столбы в прибрежный песок, чтобы поиграть в футбол или волейбол, обе девчонки были тут как тут.

Семнадцати-, восемнадцатилетние парни с улицы Сталинграда не сводили с них глаз. «Мне, мне! Сюда, сюда!» — вопили черненькая и беленькая. Захваченные борьбой, кроме мяча, они, казалось, ничего вокруг не замечали.

Ровесницы Анны и Франчески, подобно Лизе жарившиеся на пляжных полотенцах с картами в руках, смотрели на все это с завистью. Лиза так вообще чувствовала, что в душе ее поднимается волна бешенства. Проститутки, думала она, носятся за парнями, на их глазах приспускают лифчик, делая вид, будто сам слетел. Конечно, играть в карты не слишком-то весело, но… не уподобляться же этим!

Лиза прекрасно понимала, что ей-то уж точно не быть в центре внимания парней. Ее удел — сражаться не на жизнь, а на смерть с собственным отражением в зеркале. А Анна с Франческой… эти разбитные девицы постоянно, каждую секунду, доказывают, что они — лучшие, что они — победительницы, сейчас и навсегда.

Доната тоже была на пляже. Она наслаждалась зрелищем моря и ничего не имела против двух девиц, что метались среди мальчишек. Сидя в инвалидном кресле, она могла только смотреть. Вряд ли кто-нибудь предложит искупать ее. Ее просто забывали под пляжным зонтиком, но Доната не чувствовала себя забытой — она наблюдала и размышляла. Она не желала зла красивым девочкам — ни Анне, ни Франческе. Если бы не болезнь, она бы хотела быть такой же, как они.