Но на этот раз ничего не получилось. Мужчины опасались бросать на нее взгляды, так как находились под строгим контролем весьма зорких жен.

Тогда Люси оставила это занятие и вновь устремила взгляд в направлении огней Макао. Их отражения колыхались на поверхности волн, словно пленка нефти. Созерцая морской простор, девушка в очередной раз вернулась мыслями к своему будущему. В частности, задалась вопросом, может ли повлиять на нынешнее положение вещей и ее планы нежданный визит английской сестры. Эта девушка и Ка-Лей казались ей сестрами-близнецами, разлученными при рождении и вновь воссоединившимися сегодня утром. Они обе были такие невинные, такие юные… Прямо как дети. В их манере смеяться, забавляться и бегать по комнате и впрямь проступало что-то детское. А вот она, Люси, похожа скорее на их мать. Что-то говорило ей — как бы ни сложилось ее будущее, вновь обретенная сестра сыграет в нем заметную роль.

Она покрутилась в кресле. Болезненный процесс сидения вызывал раздражение и мешал сосредоточиться. Впрочем, может, ей пора перестать умствовать? Она не очень-то любила рассуждать про себя о том, что будет, и еще меньше о том, что было. «Сейчас» стояло на первом месте в ее списке приоритетов. Как-то раз Бернадетта сказала, что жизнь — это как езда на автомобиле, когда изредка поглядываешь в зеркало заднего вида, чтобы знать, что происходит за спиной. Но все остальное время ты смотришь на дорогу перед собой.

В этот же вечер, по мнению Ка-Мей, все дороги вели в Макао. Достаточно одного крупного выигрыша, чтобы все в жизни устроилось наилучшим образом. Тогда ни у нее, ни у Ка-Лей, ни у Джорджины не будет никаких проблем. Выигранные деньги позаботятся об этом. Люси пребывала в странном убеждении, что сегодня должно случиться нечто важное. Она чувствовала это всем своим существом.

Жрица любви не ошиблась в предчувствиях. Начиная с этого вечера жизнь девушек и впрямь радикально изменилась. Навсегда. Но не так, как думала Люси. Совсем не так.

Макао жил активной жизнью двадцать четыре часа в сутки. Казино в Гонконге запрещались, а в Макао — нет. Самое шикарное и новое называлось «Ройал палас». Плавучий многоярусный игорный дом стоял у пирса, пришвартованный к своему собрату — такому же плавучему игорному заведению «Королева Португалии». «Ройал палас» открылся всего месяц назад, и Люси видела его впервые. Она собиралась уже войти, как вдруг заметила Чана. Узнала со спины по плоской заднице, по-женски вихлявшей из стороны в сторону. Забавно, расстались после занятий сексом всего несколько часов назад, подумала Люси, и вот встретились снова. Все-таки, как ни крути, кое в чем они здорово похожи!

Между тем Чан продолжал ревизовать собственность «Во син син». Си-Кей Леун являлся совладельцем нового казино вместе с одним влиятельным представителем китайского правительства. Деньги стали идеалом новой коммунистической китайской власти, и Гонконг в этом смысле сулил блестящие перспективы, так как из его грудей это молоко капитализма струилось весьма обильно и его хватало всем.

Леун старался поддерживать хорошие отношения с представителями китайского правительства, особенно с советниками по экономике и министрами переходного периода. Он упорно лез вверх по иерархической лестнице и за последние несколько лет сумел обзавестись влиятельными знакомствами в самых высоких сферах. Особенно преуспел в карьере после расстрела на площади Тяньаньмынь, так как оказался единственным крупным гонконгским бизнесменом, выступившим в поддержку политики китайского правительства.

Люси не слишком удивило присутствие Чана. В конце концов, он человек значительный, очень важная персона и наверняка обладает акциями многих предприятий, в том числе игорных. Она наблюдала за тем, как недавний клиент входил в казино, невольно задаваясь вопросом, что заставило его выбрать экстремальный секс. Неужели жены и двух наложниц не хватало, чтобы возбудить его пенис размером со средний палец руки? Чан вел себя странно даже по стандартам Люси, предпочитая насилие соблазнению, так что ее игры в скромницу с ним не проходили. Кроме того, «папочка», как он велел называть себя, любил причинять боль. Однако вопрос относительно того, мог ли он сам переносить страдание, оставался открытым. Черта с два, подумала Ка-Мей. Садомазохистские игры «папочки» были узконаправленными и приносили удовольствие только ему. Возможно, по этой причине он и не знал, когда нужно остановиться.

У входа в казино девушка поймала на себе подозрительный взгляд привратника и быстро сунула ему купюру достоинством в сто гонконгских долларов. Она предпочитала без лишних слов солидно давать привратникам «на лапу». Это часто выручало из затруднительных положений. В частности, позволяло без очереди вскочить в такси, когда появлялась настоятельная потребность побыстрее убраться из того или иного места. Войдя в заведение, Люси некоторое время исследовала взглядом роскошное убранство фойе. Неожиданно Чан повернулся и увидел ее. Обозначив узнавание коротким кивком и удивленной улыбкой, он в следующее мгновение прошел сквозь резные, красного дерева двери и скрылся в игорном зале «Роайл палас».

Люси провела вечер, переходя от карточного стола к рулетке и обратно. И с каждым подходом ее потери все увеличивались, достигнув наконец огромных размеров. Выигрышей же, которые могли хотя бы отчасти их компенсировать, все не было, и это безмерно удивляло Люси, поскольку даже в худшие дни она выигрывала достаточно, чтобы остаться «при своих». Дошло до того, что девушка начала прозревать в этом некий перст судьбы: большой выигрыш, несомненно, выпадет на ее долю, надо только сжать зубы и, несмотря на видимые неудачи, продолжать играть. Но удача не приходила, и под конец ей пришлось взять у триады большой заем, который она при обычных условиях никогда бы не выплатила.

Когда у Ка-Мей кончились деньги, ей на помощь неожиданно пришел Чан. Именно он предложил посодействовать в получении займа, возникнув рядом, как стервятник, почувствовавший запах мертвечины.

— Я иду искать!

Блесточка выбежала из укрытия, и он нашел ее. Чем отчаяннее девушка боролась, тем сильнее затягивалась на ее горле удавка. Под конец только тело продолжало сопротивляться, но сознание почти угасло. Вот что она подумала в последние мгновения своей жизни: «Отпусти меня… Скорее бы уже все это кончилось… Господи, сделай так, чтобы кто-нибудь нашел мое тело…»

Странное дело, перед смертью она подумала также о Даррене. О тех днях с ним, когда муж еще не бил ее. Тогда они вместе танцевали на диско-балах и, улучив удобную минутку, украдкой обменивались жаркими страстными поцелуями и лихорадочными объятиями. Тогда они любили друг друга, и эта любовь по идее должна была продолжаться всю жизнь. Если разобраться, Блесточка так и не смогла возненавидеть его по-настоящему. Все еще любила — того Даррена, каким он, по ее мнению, должен был быть.

Теперь ее фотография висела на стене вместе с другими, а указательный палец, залитый формальдегидом, хранился в банке вроде тех, что бабушка использовала для домашнего консервирования. Когда на банку под определенным углом падал свет, нанесенные на маникюр блестки сверкали.