Это произошло ровно в тот самый момент, когда мимо широким бодрым шагом проходили, сталкиваясь плечами и похохатывая, оба Арифметических брата, так что Йерун наткнулся прямо на них и сказал:

– Ой!

Брат Деление тотчас посмотрел на брата Вычитание и вопросил:

– Как ты думаешь, дорогой брат, что имел в виду этот незрелый юноша, когда произносил свое «Ой»?

– Полагаю, он имел в виду некое удивление, переходящее в неудовольствие, – отвечал брат Вычитание.

– И как же нам быть? Не можем же мы ходить по улицам Хертогенбоса, вызывая неудовольствие горожан, будь они даже незрелыми юношами?

– Да, это трудный вопрос.

– Практически неразрешимый.

– Возможно, ее милость Умножение найдет ответ.

– Как говорится, дурак и жабу проглотит.

Тут оба уставились на Йеруна, а тот улыбнулся и сказал:

– Добрый сегодня день, не так ли?

– Ну вот, – после паузы произнес Йоссе ван Уккле, – теперь мне, пожалуй, стыдно, что мы так паясничали.

– Это ничего, – сказал Йерун. – День нынче не только добрый, но и ярмарочный, так что паясничать не такой уж большой грех. Вы, судя по всему, люди пришлые?

– Я из Бреды, – сказал Йоссе. – Точнее, сюда я пришел из Бреды, а так родился в Уккле, но с тех пор уже порядочно воды утекло.

– А уж сколько утекло ртути! – добавил Петер.

– Не говоря уж о пиве, – заключил Йоссе.

– А я из Маастрихта, – сказал Петер.

– Большой путь вам пришлось проделать, – заметил Йерун. – Видимо, здесь у вас какое-то важное дело, если вы решились на столь долгое путешествие?

– Дело у нас такое, что вот этот Петер, называемый иначе брат Деление, жаждет заключить союз с ее милостью Сложением и сложить с нею, так сказать, некое единое существо, как о том написано в книге «Пятнадцать радостей брака».

Некоторое время Йерун размышлял над услышанным. Сам он был еще слишком молод, чтобы подумывать о такого рода сложении, но без особого труда мог представить себе все выгоды этого состояния.

Затем спросил:

– А как зовут в мире ее милость Сложение?

– В миру ее зовут Аалт ван дер Вин, и она носит ярко-желтые башмачки, – сказал Петер.

– Я знаю, где живет Аалт ван дер Вин, – сказал Йерун, – и могу проводить вас к ней, но отвечайте по правде: действительно ли она желает совершить с вами то сложение, о котором идет речь?

– Разве есть какие-то причины сомневаться в этом? – насторожился Петер.

– Об этом и речь, – сказал Йерун. – Потому что к ней сватается Гисберт Тиссен, глава медицинской гильдии. Он хоть не первой молодости, но обладает множеством достоинств. Характер у него мягкий, состояние немалое, а внешность приятная. Помимо этого, аптекарь Спелле Смитс тоже помышляет взять ее в жены, но у Спелле нет никаких достоинств, кроме наглости, поэтому, думаю, его отвергнут.

Тут жаба высунулась из кармана Йоссе и уставилась на Йеруна немигающими глазами. Чтобы развлечь ее, Петер подал ей мятый цветок тюльпана, извлеченный из черепа Спелле Смитса, и жаба, приняв цветок передними лапками, отчасти засунула его себе в рот, после чего вновь замерла.

– Это у вас тюльпан? – спросил Йерун, впервые проявив любопытство.

– Да, и мы раздобыли его ни у кого иного, как у Спелле Смитса! – объявил Йоссе. – Причем совершенно бесплатно.

– Что ж, вам удалось то, что удавалось очень немногим, – признал Йерун. – Пойдемте, отыщем Аалт ван дер Вин. Сомневаюсь, чтобы она сидела дома. С тех пор как на ее ножках появились эти желтые башмачки, она постоянно куда-то ходит. Служанка уже пару башмаков истоптала, а тем желтым ничего не делается.

– Это происходит по той причине, что они – залог любви, – сказал Петер. – И коли они до сих пор выглядят как новые, значит, в сердце Аалт ван дер Вин не истлела любовь и она будет рада меня видеть.

– Нам предстоит установить это эмпирическим путем, – заметил Йоссе. – Иначе дрянные из нас получатся философы.

– Вероятнее всего, мы найдем ее в торговых рядах, – сказал Йерун. – Хоть отец ее и возглавляет пятую камеру редерейкеров и является выдающимся латинским стихотворцем и ученым, Аалт предпочитает щупать ткани, оценивать тарелки, присматриваться к ножам, щелкать пальцами по кувшинам и приближать нос к тюльпанам. Иными словами, она далека от латинской учености и близка к миру трехмерных предметов.

Получив столько ценных сведений сразу, братья Арифметики поспешили, сопровождаемые Йеруном, к торговым рядам, которые раскинулись совсем близко, на рыночной площади, как бы закупоренной с одной стороны собором Святого Иоанна, но свободно растворяющейся с другой стороны в городских улицах.

Они обошли несколько лавок, и братья убедились в том, что Йерун действительно происходит из известной семьи и что репутация у него превосходная. С ним все здоровались, передавали поклоны его батюшке и его матушке, спрашивали, как дела у Гуссена и здоров ли Ян, а то что-то в последнее время его не было видно.

На все вопросы Йерун давал подробные ответы и для каждого находил вежливые слова, причем ни разу не повторился.

И вдруг все трое одновременно увидели Аалт ван дер Вин: она стояла посреди улицы в обществе все той же рослой служанки и разговаривала со Спелле Смитсом.

Спелле, потирая исцарапанную макушку, говорил:

– Теперь, любезная Аалт, у вас нет иного пути, кроме как выйти за меня замуж. Раньше вы постоянно жили у меня в голове, но с помощью философии я избавился от этой напасти, и отныне вы можете невозбранно поселиться прямо у меня в кровати.

– Фу, какая гадость! – вскричала, едва дослушав эту тираду, Аалт ван дер Вин. – Как ваш толстый язык во рту повернулся, чтобы произнесли такое! Не желаю я жить ни в вашей голове, ни в вашей кровати!

– Не будьте опрометчивы, – сказал на это Спелле Смитс. – Ведь если вы откажетесь от любой из двух этих обителей, я поселю вас в своем животе, рядом с другими грехами, и плохо вам там придется!

– Если вы, негодяй, только посмеете поселить меня в своем премерзком пузе, – закричала, топая ногой, Аалт ван дер Вин, – то так и знайте: придет вам конец, и будет он злым-презлым! Я прогрызу дыру и выпущу на волю все ваши грехи вместе с кишками, потом выскочу сама и передавлю их своими желтыми башмачками. И останетесь вы ни с чем, Спелле Смитс, потому что только пузом и грехами вы и славны в нашем городе, а без пуза и грехов ни на что-то вы не годитесь!

Она даже раскраснелась, угрожая Спелле Смитсу самыми страшными карами.

– Как хороша! – восхитился Йоссе. – С этой госпожой и Сложение