"Здравствуй, отец наш, государь Дмитрий Иванович, царь и великий князь всея Руси! — кричал народ. — Даруй Боже тебе многия лета! Да осенит тя Господь на всех путях твоих чудною милостию! Ты воистину солнышко красное, воссиявшее на Руси!". Завидев среди нарядных войск сверкающих драгоценностями бояр, которые в полном составе окружали ехавшего на наилучшем царском коне Дмитрия Ивановича, толпы валились на колени, славя государя.

"Здравствуйте, дети мои, встаньте и молитесь за меня Богу!" — приговаривал Дмитрий Иванович, не в силах сдержать слезы умиления среди всеобщего восторга. Не скоро шествие достигло Красной площади, где его ожидало празднично одетое духовенство. Сойдя с коня, Дмитрий Иванович приложился к чудотворным иконам. Столичное духовенство во главе с Освященным собором истово пело молебен; польский оркестр наяривал в трубы и барабаны; народ кричал: "Храни Господь нашего царя!"; грянув во все колокола, удалые звонари заглушили все прочие звуки.

Отстояв литургию в Успенском соборе и приняв поздравления высшего духовенства, царь посетил могилы "предков" в Архангельском храме и воссел на "прародительский" престол в Грановитой палате. Он отказался от коронации до тех пор, пока не дождется возвращения из ссылки "своей матери и родных" и пока не устроится, в соответствии с каноническими правилами, избрание московского первосвященника. Но царица Мария (в иночестве Марфа) Фёдоровна была далеко и ехала в столицу в сопровождении знатной свиты медленно, поставление патриарха готовилось с расстановкой, а заняться царскими делами Дмитрию Ивановичу пришлось вскоре.

Бдительный боярин Басманов обнаружил среди ликующих москвичей пару странных субъектов, портивших людям удовольствие повторением на ушко устаревших обвинений против Дмитрия Ивановича: что тот-де самозванец, агент поляков и враг православию. Взятые в застенок, шептуны признались, что действуют по заданию Василия Ивановича Шуйского — неисправимого интригана, неспособного смириться с "возвращением династии Рюриковичей" и оставить надежду на занятие трона Шуйскими. 23 июня Василий Шуйский с двумя братьями был схвачен по указу государя, лично разбиравшегося в деле.

Шуйский рисковал собой, но уже добился первого успеха. Аресты вызвали волну слухов, отравивших радость первых дней нового царствования и сеявших сомнения в душах подданных. Говорили, что раскрыт страшный заговор бояр и купцов, хотевших поджечь Москву (или только подворье поляков) и убить государя. Действительно, власти схватили многих, но заговора не обнаружили. Хотя люди в массе не верили наветам на Дмитрия Ивановича, государь решил публично оправдаться и изобличить шептунов на Земском соборе, перед всем миром. Это был смелый шаг, для которого требовалась уверенность в лояльности высшего духовенства, от митрополитов до игуменов крупнейших монастырей, ведь именно духовные лица по традиции занимали высшие места на Земских соборах. Бояре и другие чиновники государева двора уже доказали Дмитрию Ивановичу свою верность. Выборные земские люди — дворяне, купцы, представители чёрных слобод — связывали с новым государем надежды на лучшую участь и поддержали бы того, кого сами возвели на престол.

На другой день после вступления в Кремль Дмитрий Иванович убедился, что высшее духовенство покорно его воле. Митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и игумены собрались 21 июня 1605 г. в Успенском соборе, чтобы по всей форме разделаться с патриархом Иовом, грубое устранение которого могло вызвать нежелательные толки. Сначала (как писал участник этого действа Арсений Елассонский[34]) собравшиеся приговорили: "Пусть будет снова патриархом святейший патриарх господин Иов". Затем Освященный собор, почти все участники которого были многим обязаны старому патриарху, постановил отставить Иова, но не по воле светской власти — Боже упаси! — а под предлогом того, что тот стар, немощен и слеп. В тот же день архиереи по воле царя Дмитрия законно и единогласно избрали патриархом Игнатия. 30 июня он был торжественно поставлен Патриархом Московским и всея Руси. Ни один архиерей не посмел высказаться против или предложить другую кандидатуру, никто не осмелился даже уклониться от участия в церемонии.

Историки были убеждены, что среди архиереев был и Филарет Романов, якобы поставленный по воле Лжедмитрия I на Ростовскую митрополию. Мы с вами убедимся, что всё было не так. Но должны погрузиться в атмосферу того времени, чтобы уникальность позиции Филарета Никитича стала полностью ясна.

Между тем Дмитрий Иванович созвал Земский собор, чтобы ответить на распространяемые против него слухи и уверить в своём в законном праве на престол. Он избавился от всех, кто непреклонно именовал его самозванцем, попросту их казнив. Для спора на Земском соборе был оставлен один Василий Иванович Шуйский, на гибкую совесть которого можно было положиться. В прениях с Шуйским царь смог блеснуть красноречием и, по наблюдениям иностранцев, говорил с таким искусством и умом, что лживость клеветнических слухов стала всем до изумления очевидна! Собор под председательством патриарха Игнатия единодушно признал Шуйского виновным в оскорблении "законного наследника московского престола" и приговорил к смертной казни.

Помилование Самозванцем князя Василия Шуйского перед казнью. Художник А. Земцов

Спектакль был разыгран на славу вплоть до последней сцены. 30 июня, после многодневного суда, изобличенный клеветник был выведен на Лобное место, где уже похаживал палач и поблескивал воткнутый в плаху острый топор. Василий Шуйский простился с народом и уже положил голову на плаху, когда из Кремля подоспел гонец с объявлением прошения. Распоряжавшийся казнью боярин Петр Фёдорович Басманов к тому времени устал, придумывая всяческие оттяжки кровавого финала. Он облегченно вздохнул, не ведая, что спасает своего убийцу.

Многие отговаривали государя от излишней мягкости: в конце концов, Шуйский сделал своё дело на Соборе, и было разумно его вправду казнить. Однако Дмитрий упёрся на том, что помилование Шуйского произведёт лучшее впечатление. Он повелел отправить Василия с братьями в ссылку. В народ был пущен слух, что причиной помилования была сердечная доброта государя и просьба "его матери Марфы". Царица тогда была ещё далеко от столицы. Но отсутствие Марфы Фёдоровны не мешало Дмитрию Ивановичу ссылаться на неё и выражать подчеркнутое почтение к "воле матери".

17 июля, спустя месяц после утверждения в Москве, государь с патриархом и придворными выехал встречать царицу в село Тайнинское. О событии было широко объявлено, и несметные толпы народа собрались вокруг. Обняв друг друга, Дмитрий и Марфа обливались слезами, и вся толпа рыдала от избытка чувств. Четверть часа они что-то говорили друг другу, затем государь посадил мать в роскошную карету и сам пошёл рядом пешком, с непокрытой головой. Свита шествовала в отдалении, давая собравшимся лицезреть образец сыновнего почтения. Сгущались сумерки, и вступление в столицу было отложено на следующий день.