Парнишка продемонстрировал гостям заточенную палку:

— Видали — кол осиновый! Все упыри осинового кола страсть как боятся. Если упырю забить такой кол в грудь, он помрет в ужасных мучениях. Даже просто огреть — упырю будет большой урон, вот как старые люди рассказывают, — он старательно поворошил палкой охапку травы, брошенную на полу. — Еще я крапивы нарезал и полыни — от них такой дух, которого любая нечисть боится. Отмашемся! Только соваться сюда упырю нет никакого резона.

— Почему?

— Когда упырь оголодает, он не в столовую общепита побежит, и уж точно не в церковь. Он рванет туда — в орешник. Видишь? Кусты рядом с дорогой, по которой пастух скоро погонит стадо. Хоть одну коровенку до восхода задрать успеет. А если повезет, то и пастуха, — парнишка недвусмысленно чиркнул по горлу большим пальцем.

— А мы что — будем стоять и смотреть??!

— Не. Зачем стоять? Можем ящики из угла к окну переставить да присядем!

Два черных силуэта бесшумно перемещались вдоль заброшенной аллеи. Скользнули через хлипкий мостик над оврагом, обогнули кладбище и без помех достигли кустов орешника. Здесь таинственные тени разделились.

Квакин вытащил из кармана моток лохматой бечевки, протянул кончик Фигуре, тот метнулся чрез тропинку, спрятался за большим валуном. По другую сторону утоптанной коровьими копытами дорожки прятался сам Мишка-Атаман. Их план был прост и коварен. Как только пастух — великовозрастный деревенский дурачок Ванюшка — подойдет достаточно близко, надо резко поднять веревку, чтобы Ванюшка споткнулся, свалился и оказался в их безраздельной власти.

Опыта у новоявленных вампиров было мало: они опасались случайно наплодить множество себе подобных. Обратиться лишний раз за советом к своему создателю — Арману — вздорному, непонятному и тяжелому на руку типу — они не решались. Поэтому, поразмыслив, купили в сельмаге пачку соли, попросили продавщицу завернуть ее в бумагу, чтобы взять в руки без вреда для себя. Колхозный сторож непреднамеренно убил маленького вампиреныша зарядом соли из берданки, и, приняв во внимание этот горький опыт, они собирались насытиться, а потом огреть свою жертву сразу всей пачкой соли — для надежности. Так им удастся избежать появления еще одного нового вампира.

Нескладный звон колокольчиков и мычание возвестили о приближении стада, за буренками плелся заспанный пастух. Вдруг пастух споткнулся, беспомощно махнул руками и сверзился вниз.

Два голодных черных силуэта с разных сторон метнулись к обреченной жертве. Тут воздух со свистом рассекла остро заточенная осиновая палка и с абсолютной точностью впилась Фигуре под лопатку. Он вскрикнул, завалился на бок, его губы посинели и задрожали, из разорванного пакета за пазухой посыпалась соль…

Тело конвульсивно дернулось, стало скукоживаться, темнеть. Всходило солнце, горячие лучи победно впивались в ослабевшее тело вампира, превращая его проклятую плоть в груду серого пепла…

Перепуганный пастух катался по земле, мычал и захлебывался слюной. Вокруг него топтались сбитые с толку коровы. Где-то совсем близко, за деревьями, как по команде, завыли милицейские сирены.

Квакин бросился в спасительную лесную зелень.

— Попала! Точно! Мускулатура — ручная и ножная, — восхищенно цокал языком курчавый паренек. — Мне отсюда ни в жизнь не добросить!

А Женька с ужасом смотрела на собственные руки — пальцы кололи тысячи невидимых электрических искр. Она не помнила, как выскочила из часовни и запустила в темную тень остро заточенной осиновой палкой. Словно внутри проснулась таинственная сила и толкнула вперед, к предназначению.

— Что? Что там видно?

— Ни черта не видно, туман…

В притихшем утреннем воздухе все громче выли милицейские сирены.

— Чего стоите? Бежать надо, — паренек схватил за руку Женьку, свистнул собаку и подтолкнул Тимура: — Скорее, милиция разбираться не станет, упырь или нет… Им без разницы, кто палку бросал, кому — что примерещилось… Айда отсюда!

Во весь дух они мчались через лесные опушки, молодой подлесок и перепрыгивали бурелом. Бежали не разбирая дороги, спутались, заблудились, перепугались еще больше. Повернули и помчались в другую сторону. Отдышались только у реки.

В кого попала заточенная палка, и что с ним стало, они не знали. Просто молча брели по высокой, мокрой от росы траве, избегая смотреть друг на друга. Овчарка, поджав хвост, бежала следом за ними.

С берега было видно дачный поселок. Опасаясь снова заблудиться, они перебрались через обмелевший пруд — вымокли и перепачкались в тине и жидкой грязи — и, вконец обессиленные, поплелись в сторону знакомых улиц и домов.

У старого сарая ребята расстались — Женя махнула мальчишкам рукой и повернула к своей веранде. Тимур, крадучись, повел нового знакомого на другую сторону улицы к их двухэтажной даче.

— Пошли, умоешься. Такого грязного тебя первый встречный сдаст в милицию!

— Не пойду, — хмуро отказывался парнишка, — неохота с твоим дядей ручкаться…

— Его сейчас нет. Видишь, ставни на втором этаже открыты? Когда дядя дома, он всегда закрывает ставни. У него от света глаза болят. Люминофобия[13]называется. Понял?

— Угу…

— Заходи смело!

Тимур гостеприимно отодвинул доску в заборе, отгораживавшем двор дачи от запущенного сада, пропустил вперед собаку и нового знакомого. Затем потянул за сигнальную веревку: два длинных — один короткий — «срочная связь». Надо вызвать ребят из своей команды и расспросить, что происходит в поселке. Между дачных домиков действительно суетилось неожиданно много людей в форме, то там, то здесь сигналили машины с московскими номерами. Даже комары сегодня звенели по-особенному тревожно…

Ремень аккордеона соскользнул с плеча Ольги, инструмент растянулся с противным звуком — она в недоумении смотрела на сестру: сандалии не разглядеть под толстым слоем подсохшей грязи, голые ноги исцарапаны, за полметра от нее несет тухлой болотной водой. Подол промокшего платья в разводах из бурой тины и зеленой ряски. Мокрые волосы слиплись и спадают на перепачканное, как у трубочиста, лицо.

— Женя??!

— Оля… я утром пошла на речку, а там туман…

Старшая сестра медленно поднялась, аккуратно поставила инструмент на табурет. Слов у нее не было — все они утопли в поднимавшейся волне гнева. Как девчонка могла сбежать из дома ночью? Наплевать на ее запрет? Маленькая дрянь!

— Туман густой, — губы у провинившейся сестры дрожали, а глаза наполнились слезами. Она теребила складки на юбке. — Я споткнулась… поскользнулась… Понимаешь?

Чтобы взять себя в руки, Ольга несколько раз глубоко вздохнула, насупилась:

— Хватит врать! Я уже в милицию ходила — тебя все ищут!