Арман облизнул губы — если завтра ему удастся заполучить хотя бы одну из двоих, его власть прибудет, и он сможет без страха ждать великого часа, обещанного древними пророчествами.

Сотни лет земного существования дали ему бесценный опыт — он научился без вреда для себя выходить днем. Перемещался по тенистой стороне улиц, покрывал лицо театральным гримом, на руках постоянно носил перчатки, умело пользовался шарфами и шляпами с полями, а уязвимые для света глаза прикрывал темными очками. Но сегодня, сейчас, после неосторожного укуса, тело впервые отказывалось служить своему хозяину и пыталось растаять, как забытое в вазочке мороженое.

Сотни лет он играл с судьбой и всякий раз выходил победителем. Похоже, теперь судьба решила отыграться — в амбулатории скромного дачного поселка, который не найти даже на самой подробной карте страны, он встретил человека, способного с легкостью превратить любого вампира в горстку пепла.

На пальце доктора — с виду безобидного пожилого джентльмена — сверкало смертоносными лучами кольцо с древним знаком ордена истребителей вампиров!

Узнал ли он своего извечного врага — вампира? Кто знает…

Их случайная встреча у дверей амбулатории была слишком короткой.

Мир раскачивался под ногами, а в глазах плыли оранжевые солнечные круги — Арман больше не мог доверять даже собственным чувствам, и только спасительные сумерки принесли ему облегчение. Он слегка размялся — пришлось вразумить новообращенных помощников, «бродяг» до того бездарных и бестолковых, что хлопот от них было куда больше, чем пользы.

По счастью, из амбулатории ему удалось прихватить бутылку с кровезаменителем — он сделал несколько глотков. Вкус жидкость имела отвратительный, но дрожь унялась, ему стало легче, мысли приобрели четкость — он медленно восстановил в сознании события последних дней. Ему требовался отдых — впереди его ждала большая битва, возможно главная битва в его жизни.

Арман сложил руки на груди и закрыл глаза.

Кинокартина закончилась около полуночи, коренные обитатели поселка и многочисленные дачники, вывалив из душного клуба, стали растекаться по улочкам и проулкам. Где-то сонно залаяла собака, заскрипели калитки, захлопали двери.

Возле поселкового совета горел единственный на всю округу фонарь. Михаил Квакин и Фигура отделились от людского потока и, нырнув в густую тень, потянулись за куревом. Уселись на невысокой парковой ограде, как пара ворон, и оценивающе разглядывали прохожих.

К ним тут же подбежал Алешка — в сарае его продержали долго, так что на сеанс он безнадежно опоздал, и пытаться проникнуть в клуб не имело никакого смысла, так что он вынужден был полчаса слоняться снаружи, пока кино не закончилось.

— Слышь, Мишка! Тут тебе Тимур натуральную церемонию велел передать… — Он потеребил Квакина за рукав и отдал ему аккуратно склеенный из оберточной бумаги конверт. Поперек конверта шла крупная надпись, сделанная красным карандашом: «УЛЬТИМАТУМ».

— Не взорвется? — насторожился Фигура. — Что значит ульти — матом?

— Пионеры — народец высокой культуры. Наверно, и мат у них какой-то особенный, — повертел конверт Квакин.

— Не. Там внутри только письмо, — объяснил Алешка, вытащил из кармана отцовскую бензиновую зажигалку. — Хочешь, подсвечу читать?

— Это лишнее. Держи! — Квакин отдал недокуренную папиросу мальчишке, разорвал конверт, вытащил разлинованный тетрадный листок и стал читать вслух:

«Атаману шайки по очистке чужих садов Михаилу Квакину…» Это мне, — громко объяснил Квакин. — С полным титулом, по всей форме, «…и его, — продолжал он читать, — гнуснопрославленному помощнику Петру Пятакову, иначе именуемому просто Фигурой…» Это тебе, — с удовлетворением объяснил Квакин Фигуре. — Эк они завернули: «гнуснопрославленный»! Это уж что-то очень по-благородному, могли бы дурака назвать и попроще, «…а также ко всем членам этой позорной компании ультиматум». Это что такое, я не знаю, — насмешливо объявил Квакин. — Вероятно, ругательство или что-нибудь в этом смысле.

— Это такое международное слово. Бить будут, — объяснил стоявший рядом с Фигурой бритоголовый мальчуган Алешка.

— А, так бы и писали! — сказал Квакин. — Читаю дальше. Пункт первый:

«Ввиду того что вы по ночам совершаете налеты на сады мирных жителей, не щадя и тех домов, на которых стоит наш знак — красная звезда …вам, трусливым негодяям, мы приказываем…»

— Ты посмотри, как, собаки, ругаются! — смутившись, но пытаясь улыбнуться, продолжал Квакин. — А какой дальше слог, какие запятые! Да!

«…приказываем: не позже чем завтра утром Михаилу Квакину и гнусноподобной личности Фигуре явиться на место, которое им гонцами будет указано, имея на руках список всех членов вашей позорной шайки. А в случае отказа мы оставляем за собой полную свободу действий».

— То есть в каком смысле свободу? — опять переспросил Квакин. — Мы их, кажется, пока никуда не запирали.

— Это такое международное слово. Бить будут, — опять объяснил бритоголовый Алешка.

— А, тогда так бы и говорили! — с досадой сказал Квакин.[11]

— У них прямо как у рыцарей круглого стола. Братство! — отчитался о шпионской миссии Алешка. — Устав, арбалеты по стенке развешены, шифры, тайные знаки, сигналы, иерархия…

— Чего?

— Это такое научное слово, оно значит, кто над кем командует…

Квакин похлопал мальчишку по бритой голове и отнял окурок обратно:

— Алешка, ну что ты заладил — то научное, то международное, то честное-благородное? Лучше дуй домой, того и гляди твоя нянька хватится, подумает, что ты утоп, опять весь Союз-Освод[12]и милицию переполошит!

Он проводил обиженного мальчишку взглядом, повернулся к Фигуре:

— Слыхал? Совсем распоясались. Тимур у них сперва был просто пионер, потом — натурально комиссар, а теперь бери выше — прямо принц крови! Давно они по соплям не получали! — подытожил Квакин. Разорвал и выбросил конверт, а листок сложил и сунул в карман.

— Так дело поправимое, — недобро скривил губы Фигура. — Лупили мы их и дальше лупить будем. Нам-то теперь что? Даже синяков не остается. Меня с утра отчим как треснул! А я ничего — развернулся, ему на ботинки плюнул и пошел, насвистываю. Правильно блатные говорят — лучше пусть трое судят, чем четверо несут!