Я попятилась от ворот. Запрокинула голову. Прямо над нами в самом деле нависал глиняный раструб.

— Давай отойдём.

— Если друзья, — резонно возразил людоед, — то стой и жди.

— А если здесь нет принцев?

— Значит, нет.

— А если…

— А если глаз отвалится и в кишки провалится? Ты вот что, маг дороги. Никому не говори, откуда мы. И про ключ молчи.

В этот момент заскрипели ворота.

* * *

В длинной полутёмной комнате сидели кружком люди. Живые, насколько я могла судить. Воины в доспехах, среди них, к моему удивлению, две плечистых женщины. Старичок, лысый и бородатый. Ещё кто-то — я не успела рассмотреть.

Они сидели, не сводя глаз с трупа, который валялся на мозаичном каменном полу. Я испугалась.

Мёртвый мужчина лежал, глядя в потолок стеклянными голубыми глазами. Его кружевная рубаха была наполовину белая, наполовину тёмно-красная. Из окровавленной груди торчал не то кинжал, не то стилет — я увидела рукоятку и быстро отвела глаза. Ну надо же, попали как раз на похороны.

— Садитесь, — сказал пожилой стражник, который нас привёл.

Уйма, ни о чём не спрашивая, опустился на пол. Я присела рядом на корточки. Это что, у них такой обряд похоронный? Сидеть и пялиться на павшего воина? Но этот, кажется, погиб не в бою — скорее, его в постели предательски подрезали.

Может, это был принц? Единственный принц здешних мест?

От жажды у меня растрескались губы. Перед глазами темнело. И вот, когда я уже готова была сдаться и грохнуться в обморок рядом с бездыханным телом, труп вдруг мигнул.

Никто не удивился. Никто не испугался. По комнате прошёл радостный шепоток, и многие вздохнули с облегчением.

Труп мигнул ещё раз. Приподнялся на локте. Протёр глаза. Оглядел собравшихся. Взгляд его остановился на Уйме.

— Кто такой? — спросил он голосом большого начальника.

— Друг, — Уйма даже не мигнул.

— Будешь биться?

— Буду, — отозвался Уйма после едва ощутимой заминки. Бывший труп осклабился:

— Поглядим, как ты бьёшься…

Он сел и с натугой выдернул из груди стилет — я рассмотрела чёрное от крови треугольное лезвие. Его взгляд равнодушно скользнул по мне (посох, к счастью, лежал на полу за спиной широкого Уймы).

— А это кто?

— Слуга, — отозвался Уйма без зазрения совести. — Мальчишка.

Я поперхнулась и закашлялась. Рассудок мой жалобно кричал, что Уйма прав и нечего здесь размахивать посохом, но всё равно обида была ужасная. Вот так — из магов дороги к людоеду в мальчишки!

Бывший труп совершенно удовлетворился этим ответом и больше на меня не смотрел.

— Братья, — сказал он без всякого выражения, будто читая заученный текст. — Я с вами. А значит, мы победим… Если у вас есть хоть пара десятков солдат, — добавил он, внезапно засомневавшись.

— У нас почти сотня, Мастер-Генерал! — радостно сообщила одна из бронированных дам.

— На стены, — всё так же без выражения сказал Мастер-Генерал. — Все на стены! Это наш последний бой. Пусть атакуют.

* * *

В наступившей суете Уйма куда-то подевался. Я нашла себе уголок, села, пристроив посох в тёмном местечке, и задумалась: умирать сейчас или погодить?

Уйма появился минут через десять. Сперва я услышала чавканье, потом запах жареного мяса, наконец, в коридоре появился людоед. В правой руке у него был меч, в левой — огромная кость с остатками мяса. Не иначе, убил кого-то и доедает.

— Идём.

— Куда?

— Здесь кухня.

В проёме между двумя окнами Уйма остановился. Рванул со стены ветхую портьеру. Затрещали нитки.

— Ты чего?

— Посох замотай. Кто спросит, скажи — лыжи.

— Что?

Уйма, не слушая меня, удалялся по коридору. Волоча в одной руке посох, а в другой обрывок портьеры, я поспешила за ним. Ну откуда, скажите пожалуйста, волосатому людоеду с островов знать, что такое лыжи?

И кто с собой потащит лыжи в осаждённый замок?

— Ты издеваешься, — сказала я жалобно. — Ты опять смеёшься надо мной.

— Нет.

И он втолкнул меня в просторное, пропахшее дымом и жиром помещение. Здесь никого не было, если не считать крысы, которая при нашем появлении даже не соизволила убежать — просто ушла в нору, неторопливо и вразвалочку.

Я со стоном повалилась на деревянный стул.

— Заматывай посох, — Уйма заглянул в котёл, висевший на треноге рядом с погасшим очагом. — Кашу будешь?

— Пить хочу.

— Вино будешь?

— Нет.

Уйма фыркнул:

— Тогда водичка.

Я вспомнила морс, которым меня угощал Оберон.

— Зачем мы сюда пришли, если тут нет принцев?

— На, — Уйма поставил передо мной тарелку каши и кружку с водой. — Скажешь Гарольду — Уйма заботился.

Не знаю, сколько я спала. Просто упала на деревянную лавку и так, не снимая сапог, выключилась, словно электрическая игрушка. Мог приходить кто угодно, отбирать посох, красть восковой ключ, резать меня или есть живьём — я бы и бровью не повела.

А когда проснулась — за узенькими окошками уже был день, в отдалении что-то грохотало и стены замка сотрясались.

Сражение!

Я нащупала посох, завёрнутый в остатки портьеры. Надо было, по крайней мере, увидеть, что там происходит, кто побеждает и жив ли ещё Уйма. А ещё неплохо бы появиться на поле боя, ударить в небо зелёной молнией, и пусть они признают во мне могучего боевого мага, а не мальчишку на побегушках…

Я подошла к очагу посмотреть, не осталось ли в котле ещё каши, и в этот момент в трубе зашуршало. Шлёп! — в остывший очаг вывалился человек; я вскинула посох наизготовку.

Он был небольшой. С меня ростом. Мальчик, одетый в чёрное, с наполовину чёрным от сажи лицом, с очень белыми, но перепачканными волосами. А глаза у него были чернющие, так что даже зрачков почти не разглядеть.

Он уставился на меня вот этими чёрными глазами, и у меня вдруг от страха поджилки затряслись. Хотя он вовсе не выглядел сильным — тощий, будто его год не кормили. Узкие плечи. Острый нос.